больше выдвигаются чисто отвлеченные божества, благие и злые – Мор, Гордыня, Добродетель, Здоровье, Бесстыдство; в орфическом гимне встречается даже богиня Природа (Φύσις).
Перенесение атрибутов многих богов на одного бога не означало забвения старых богов; они сливались, сращивались, теряя свою индивидуальность, но не сходя вовсе со сцены. Такое слияние культов, синкретизм[219], типично для эллинистического периода. Бесчисленные надписи и изображения свидетельствуют о самых причудливых сочетаниях разнородных культов. В надписи коммагенского царя Антиоха I (OGIS 383) мы находим, например, «небесные троны Зевса Оромазда» и сочетания: Аполлон–Митра–Гелиос–Гермес и Артагн–Геракл–Арес. Весьма часто мы встречаем богов, имеющих общий храм (σύνναοι – «сохрамные») или алтарь– «соалтарные»). Так, например, в надписи 136 г. до н. э. (OGIS 13), мы читаем: «во имя царя Птолемея и царицы Клеопатры, сестры его, богов благодетелей, богу величайшему Гермесу, он же Паонтнуфис, и сохрамным богам». Спасшийся от какой-то опасности делает посвящение на Делосе Сарапису, Изиде, Анубису и Аполлону – θεοῖς συννάοις (Syll.3 130).
Однако ни синкретизм, ни попытки выделить из сонма богов единого бога путем перенесения на него атрибутов других богов не привели к созданию единой религии. Монархия Александра Македонского и возникшие после ее крупные государства разрушили старый жизненный уклад, но не создали ни единого народа, ни единой «мировой» экономики, ни единой культуры. Старые формы продолжали существовать наряду с новыми, обособленность и ограниченность этнических, политических и культурных единств не была преодолена. И потребность в одной религии и возможности для ее создания путем полного слияния эллинских и восточных культов не были достаточны для уничтожения сложившихся веками религий. Только в Римской империи, представлявшей конечный этап государственных объединений античности и доведшей нивелирование всего населения тогдашнего мира до крайних возможных пределов, стала возможной единая мировая религия как дополнение к мировой империи. Этой религией было христианство, которое было в значительной мере подготовлено в эллинистический период.
Эллинистическую религию характеризуют не только нового типа боги, но и новое отношение к ним. Верующий ждет от богов не только материальных благ, но и духовного освобождения, нравственного возрождения. Интересна в этом отношении надпись некоего Дионисия из Филадельфии в Лидии конца II в. до н. э. (Syll.3 985). Надпись посвящена богине Агдистис. Это – одна из разновидностей многоименной великой матери богов и людей, Кибелы. Фригийская Великая мать Кибела без труда слилась с эллинской, которой был воздвигнут храм (Ìητρῶον) в Афинах. Культ Великой матери (Кибелы, Реи, Ма, Magna Mater) широко был распространен в тогдашнем цивилизованном мире – на Западе и на Востоке.
Благочестивый почитатель Агдистис сообщает в своей надписи, что получил в сновидении указание расширить святилище богини, установив там алтари 12 богов – Зевса Милостивого, Гестии и других спасителей, Плутона, Ареты (добродетели), Гигиеи (здоровья), Счастливой доли (Ἀγαθὴ τύχη), Агатодемона (доброго гения), Мнемы (памяти), Харит (граций), Ники. Этот перечень сам по себе характерен: здесь и старые боги, и отвлеченные божества, и боги-спасители, притом все они σύνναοι (сохрамники). Главное же, что здесь мы имеем новое представление об отношениях между богами и верующими. Дионисий рассказывает, что Зевс в сновидении дал ему заповеди, обязательные для мужчин и женщин, для свободных и рабов. Вступающие в храм должны дать торжественное заверение, что они нравственно исправились, что они впредь не будут совершать преступлений, не будут сообщниками преступников, что будут строго держаться правил нравственного поведения. Кто будет соблюдать эти заповеди, того возлюбят боги. Здесь, таким образом, участие в культе связывается с моральными обязательствами, а наградой за благочестие оказывается не материальное благо, а любовь богов, близость к ним.
Растерявшийся в хаосе событий, над которыми он больше не властен, страдающий от обострившейся классовой борьбы, войн и разорения, эллин искал прибежища в общении с божеством, чтобы в религиозном экстазе, в торжественном ритуале таинств найти отдохновение от житейских бурь, утешение в сознании, что лишившись опоры на земле, он может обрести нерушимое блаженство в ином мире, на лоне божества.
Старинные греческие мистерии приобретают все больше сторонников. Однако они не могли удовлетворить всех жаждущих спасения. Элевсинские Мистерии Деметры были прочно связаны с Элевсином; кто хотел стать их участником, должен был прибыть туда для посвящения. Мистерии Диониса не были связаны с определенным местом и потому получили большее распространение. В частности, сохранился указ Птолемея Филопатора, регулирующий дионисиевы мистерии в Египте, а Ливий (XXXIX, 18–19) подробно рассказывает о громком процессе в Риме в 186 г. до н. э. в связи с вакханалиями. Но и дионисиевы мистерии были для греков давно привычным религиозным установлением, связанным с уже отошедшими в прошлое условиями жизни. Гораздо более привлекательными и импонирующими были восточные мистерии Исиды, Кибелы, Митры и др., которые воздействовали на посвященных своими пышными церемониями, таинственными обрядами, длительными искусами, аскетическими упражнениями, правилами ритуальной чистоты, разнообразием степеней посвящения, теми духовными благами, которые сулило божество. Содержание этих мистерий известно главным образом по позднейшим источникам.
Римский писатель первой половины II в. н. э. Апулей, посвятившийся в мистерии Исиды, сохранил нам подробный рассказ об этом знаменательном событии. Герой романа Апулея в крайней нужде взывает к Исиде: «…как бы ты ни именовалась, каким бы обрядом, под каким бы ликом ни надлежало чтить тебя – в последних невзгодах ныне приди ко мне на помощь, судьбу шатающуюся поддержи, прекрати жестокие беды, пошли мне отдохновение и покой». Исида является ему: «Вот предстаю я тебе, твоими тронутая мольбами, родительница вещей природных, госпожа всех элементов, предвечное, довременное порождение, верховная среди божеств, владычица душ усопших, первая среди небожителей, единый образ всех богов и богинь, мановению которой подвластны свод лазурный неба, моря целительное дуновение, оплаканное безмолвие преисподней. Единая сущность моя под многообразными видами, различными обрядами, под разными именами чтится вселенной. Там фригийские перворожденные зовут меня Пессинунтской матерью богов, тут аттические прирожденные насельцы Минервой кекропической, здесь приморские кипряне Венерой Пафийской, критские стрелки Дианой Диктинской, троязычные сицилийцы Стигийской Прозерпиной, элевсинцы Церерой, древней богиней, одни Юноной, другие Беллоной, те Гекатой, эти Ремнузией… Предстаю я, твоим бедам сострадая, предстаю я милостивая и скоропомощная. Прекрати плач и жалобы, отбрось тоску, по моему соизволению начинается для тебя день спасения».
Далее описывается процессия Исиды. Впереди идут ряженые. За ними женщины, блистая чистыми покровами, радуя глаз разнообразными уборами, украшенные весенними венками. Они разбрасывают цветы, окропляют улицы благовонными маслами. Большая толпа с факелами, свечами, фонарями сопровождает шествие, прославляя в гимнах великую богиню под звуки свирелей и флейт. Затем появляются посвященные в таинства Исиды, одетые в сверкающие льняные одежды белого цвета, а за ними высшие служители таинств;
