был дом сапожника — когда-то Рина помогла его жене, которую жестокий человек с Эрцилля изуродовал до неузнаваемости. Теперь же у них родился второй ребенок, маленькая девочка с совсем прозрачными, розовыми перепонками между пальчиков. Колдунья склонилась над маленькой ротанговой люлькой, улыбнулась малышке, а та, беззубо улыбнувшись в ответ, протянула к ней маленькие ручки.
— Ты ж моя красавица..! — ахнула Рина, и, казалось, едва сдерживала себя, чтобы не расцеловать ребенка. — Ушки па-а-апины, торчат, как два плавника. Дя-я-я?
— Хех-хе… Есть такое, — неловко усмехнулся отец семейства. — Ах, точно, у меня для вас кое-что есть! Минуту…
Он исчез в глубинах мастерской, и спустя минуту вернулся с алым свертком, внутри которого была пара изящных туфелек на высокой костяной подошве.
— Я за всю жизнь не сумею вернуть вам долг, но прошу, примите их.
Склонив голову, мужчина обеими руками протянул ей сверток. Рина улыбнулась:
— Решили как назвать?
— В честь вас, госпожа, — поклонилась ей дежурившая у люльки мать, приземистая, худая темилька. — Благослови тагац, у нее будет такое же доброе сердце.
Дальше — дела чуть более важные, но все еще не из таких, какими должна заниматься принцесса такурата. Этот просит рассудить его спор с соседом, глупцы не могут решить кому принадлежит их общая между домами стена. Другая встречает Рину, рыдая — ее единственного сына выгнал с работы, не заплатив, один проходимец, на корабле которого парень ловил рыбу. И вновь она берет на себя ответственность, и вновь обещает, что поможет. И ведь поможет.
В круговороте чужих проблем, разговоров и историй из жизни день проходит незаметно. Люди, наводнившие улицы утром, к вечеру, словно прилив, исчезли. Смеркалось, и вечерняя прохлада воющим ветром гуляла по извилистым тесным улочкам Остацина. Неизменным оставался лишь дождь и жизнерадостная, убийственно позитивная улыбка принцессы. Под конец дня она даже оживилась, пришла в себя, и по дороге домой уже так же, как и утром, непринужденно болтала со своим подарком от Фриды:
— …а вот мама наоборот, знаешь… Ну как сказать…
— Теплая?
— Ну, не то чтобы теплая. Скорее, не холодная. Антихолодная. Контрхолодная!
— То есть, теплая.
— Ну да… А я как сказала?
Паланкин поднимался все выше и выше. Здесь скорость носильщиков сильно падала, подниматься вверх, да еще и с таким грузом, было значительно тяжелее, чем спускать его вниз. Но плавно, постепенно они возвращались домой. Распахнулись ворота, процессию обдало потоком теплого воздуха. Высокий шпиль ждал, делая последние вздохи перед наступлением ночи.
Наверху, у парадного входа, двое застали Цару, мать семейства, с подносом в руках, выходящую из кухни. Она тут же остановилась, внимательно и долго взглянула на дочь, словно пытаясь оценить какой ущерб та нанесла себе сегодняшним колдовством.
— Получилось? — наконец, спросила она.
— Отчасти… — вздохнула Рина, надув губки. — Это не совсем то. Помогло тем, кто был на ранних стадиях болезни, но другие…
— Гух с’ге… — выругалась Цара, отчего Рина, покраснев, ахнула. — Ты этого не слышала. Хм…
— А мы не можем обратиться к дяде
