— Занижаете число убийств? — спросил Кервилл.
— Конечно.
Кервилл передал бутылку и вытер рот тыльной стороной ладони.
— Какой смысл? — спросил он. — У нас убийство — удовольствие. Главная причина смертности молодежи в Америке — убийства. Не успеет покойник упасть на землю, как уже становится телезвездой. Всякий имеет шанс стать звездой. Можно посмотреть войны и еще хлеще — психов, ищеек, кто-то насилует, кого-то перепиливают цепной пилой. Выйдешь на улицу — убьют, лучше сиди дома и смотри телевизор. Мы сейчас говорим об искусстве. Оно больше, чем Детройт, лучше, чем секс и промышленность, вместе взятые, все равно что Ренессанс в Италии, палочки для еды у китайцев, Гамлет без затянутых сцен — мы здесь говорим о погоне в автомобиле, дорогой Аркадий. Если кого-нибудь просто убивают, никто в суете и не заметит. В жизни нет каскадеров. Что тут интересного, когда можно посмотреть куда более эффектное убийство, да еще показанное в замедленном темпе и в особом ракурсе, с пивом под рукой и бабой в кресле? Куда интереснее, чем настоящие ищейки. Теперь все настоящие ищейки в Голливуде, все остальные — подделка.
По Холланд-туннелю они проехали под Гудзоном. Аркадий понимал, что ему следует беспокоиться, потому что уж теперь Уэсли и вправду думает, что он бежал; однако он был в странно приподнятом настроении, словно обнаружил, что говорит на языке, который в жизни не учил.
— В Советском Союзе сведения об убийстве держат в секрете, — сказал он. — Что касается гласности, то здесь мы отстали. Даже несчастные случаи держат в секрете. Наши убийцы обычно хвастаются только тогда, когда их поймали. Свидетели лгут. Порой мне кажется, что свидетели боятся следователей больше, чем убийцы. — Со стороны Нью-Джерси они оглянулись на Манхэттен. На краю миллиона огней в ночи возвышались две белые башни. Он не удивился бы, увидев над каждой из них по луне. — Одно время мне казалось, что я хочу стать астрономом, но потом решил, что астрономия — скучное занятие. Звезды интересны только тем, что очень далеки от нас. Знаешь, что действительно заинтересовало бы нас? Убийство на другой планете.
Указатели показывали направление па Нью-Джерси, бульвар Кеннеди, Байанну.
В горле Аркадия пересохло, и он сделал большой глоток.
— Знаешь, в России не так много дорожных знаков, — он рассмеялся. — Если не знаешь, куда ведет дорога, лучше не езди по ней.
— А здесь мы живем по дорожным указателям. Мы буквально поглощаем карты. И никогда не знаем, где находимся.
Виски кончилось. Аркадий аккуратно положил пустую бутылку на пол.
— У тебя была бабушка! — воскликнул он, словно Кервилл только что о ней сказал.
— Ее звали Нина, — сказал Кервилл. — Так и не стала американкой. До самой смерти. В Америке ей нравилась единственная вещь.
— Что же это такое?
— Джон Гарфилд.
— Я такого не знаю.
— Ничего общего с тобой, пролетарская косточка.
— Это что, комплимент?
— Никто не любил, как он. До смертного дня.
— Что за человек был твой брат?
Кервилл некоторое время ехал молча. Аркадий умиротворенно следил, как в свете фар вспыхивали полоски дорожных разметок.
— Очень добрый. Девственник. Ему трудно было с такими родителями. И с живыми, и особенно с мертвыми. Лакомый кусочек для попов. Сунули ему в руку Святую Чашу и прикрепили на заднице пропуск на небеса. Я, когда бывал дома, вдребезги разносил его алтарь. Насильно заставлял читать Марка Твена и Вольтера. Но это было все равно что швырять камни в святого Себастьяна. Не могу простить себе, что из-за меня он поехал в Россию.
Байонна была застроена серебристыми, ярко освещенными нефтехранилищами и нефтеперегонными колоннами, ну прямо поселение космонавтов на Луне.
— Мы, бывало, ездили на рыбалку на Аллагаш в штате Мэн. Только Джимми и я. Местность принадлежала лесозаготовительной компании — всего одна дорога. Рыбалка отменная — щука, окунь, форель. Ловили когда-нибудь с каноэ? Мы даже зимой туда ездили. Я брал старый «паккард» Большого Джимма и ставил покрышки большого размера. В нем мы словно плавали по снегу. Слыхали когда-нибудь о подледном лове? Пробиваешь дырку во льду и опускаешь леску. — У нас так ловят в Сибири.
— Конечно, пьешь, чтобы согреться. Не заваливало снегом? Не страшно. В хижине консервы, очаг, плита, а дров сколько угодно. Водятся олени, лоси, и всего по одному егерю на тысячу квадратных миль. Никого вокруг, кроме лесорубов и канадских французов, да и те говорят по-английски хуже, чем ты.
По мосту пересекли реку Килл-Ван-Калл. Внизу в сторону моря двигался танкер, его путь прослеживался только по немерцающему красному огню.
— Статен-айленд, — объявил Кервилл. — Мы снова в Нью-Йорке.
— Это не Манхэттен?
— Нет, разумеется, не Манхэттен. Так близко и в то же время так далеко.
Они ехали мимо тянущихся рядами домов. На газоне возвышался гипсовый святой.
— Аркадий, а мог Джимми вывезти их оттуда? Только правду.
Аркадий вспомнил лежавшие рядком под снегом трупы, никто не сделал и шагу, чтобы спастись, вспомнил избу, занавески, отгораживавшие уголки для сна, где Джимми Кервилл читал Библию, тогда как Костя катался на Валерии.
— Конечно, — солгал он. — Он был смелый парень. Почему бы и нет?
— Верю, — помедлив, сказал Кервилл.
Они вернулись в Нью-Джерси по мосту через узкую полоску воды, которая на дорожном указателе называлась Артур-Килл. Вдоль нее протянулись причалы и подъездные пути, горели факелы нефтеперегонных установок. Аркадий уже не понимал, в какую сторону они едут, но луна светила слева, и он определил, что они направляются к югу. Интересно, включили ли его в сводку по Нью-Йорку? Ищут ли и Кервилла? Что думает Ирина?
— Далеко нам ехать?
— Почти приехали, — ответил Кервилл.
— И твой приятель Крыса живет здесь? Тут не видно никаких домов.
— Кругом болота, — сказал Кервилл. — Раньше здесь водились цапли, скопы, болотные совы. Много моллюсков собирали, давно уже. Лягушки по ночам давали оглушительные концерты.
— И ты здесь бывал?
— Приплывал на лодке с одним анархистом. Он был без ума от подвесных моторов. И любил водоросли. Естественно, в основном бездельничали. По мне, это типично русское времяпровождение.
Теперь они ехали мимо заводов и фабрик по подъездным путям. В свете фар болото расцвечивалось отвратительной палитрой зеленого, желтого и красного оттенков.
— Вижу, ты беспокоишься, — заметил Кервилл. — Не волнуйся. Осборном займусь я.
Что же тогда будет со мной и Ириной? — сразу подумал Аркадий. — Как нелепо, что твоя судьба зависит от Осборна. Приходится надеяться, что он жив.
— Поворачивай здесь, — подскочил на заднем сиденье Крыса. Он уже проснулся.
