Я пораженно вздрогнул:
— Откуда ты знаешь? Не раз мне казалось, что бурлящие и пенящиеся воды вздымаются надо мной, словно зеленая гора, и я просыпался, хватая воздух открытым ртом. Я задыхался… Но откуда ты об этом знаешь?
— Тела меняются, а душа остается прежней, — загадочно ответила она. — Даже мир меняется. Край этот, как ты говоришь, безотраден, однако прошлое у него подревнее и почудесней, чем у Египта.
Я, дивясь, покачал головой:
— Из нас двоих кто-то сумасшедший, либо вы, либо я. У Техаса есть славные воспоминания. Тут шла война… Но что такое несколько столетий истории по сравнению с египетскими древностями? Я имею в виду настоящую древность.
— В чем особенность этого штата? — спросила женщина.
— Не знаю, что именно вы имеете в виду, — ответил я. — Если вы подразумеваете геологическую особенность, то меня лично поразило то, что край этот представляет собой скопление обширных плоскогорий или террас, поднимающихся постепенно от уровня моря до высоты в четыре тысячи футов, словно ступени гигантской лестницы, разделенные грядами поросших лесом гор. Последняя такая гряда — Кэпрок, а за ней уже начинаются Великие Прерии.
— Некогда Великие Прерии тянулись до Залива[12]— сказала она. — В давние-предавние времена то, что теперь является штатом Техас, было единым огромным плато, полого опускающимся к побережью, но без нынешних горных хребтов и террас. Страшный катаклизм разломил этот край по линии Кэпрока, и на опустившуюся сушу с ревом хлынул океан. Затем, век за веком, воды постепенно отступали, оставляя земли такими, как ныне. Но, отступая, они унесли в глубины Залива много любопытных вещей… Да неужели же ты не помнишь! Огромные бескрайние прерии, протянувшиеся до утесов над сверкающим морем? А над этими утесами поднимался великий город!
Я недоуменно уставился на незнакомку. Неожиданно она нагнулась ко мне, и из-за ее близости и необычной красоты меня захлестнула волна странных чувств. Незнакомка сделала странный жест.
— Ты увидишь! — резко выкрикнула она. — Ты видишь… Что ты видишь?
— Вижу песчаные наносы и мрачные на закате заросли мескита, — ответил я, говоря медленно, словно человек, погружающийся в транс. — Вижу, как солнце садится на западном горизонте.
— Ты видишь огромные прерии, вытянувшиеся до сияющих утесов! — воскликнула она. — Ты видишь переливающиеся на закате шпили и золотой купол города?! Ты видишь…
И тут неожиданно наступила ночь. На меня накатила волна темноты и нереальности, в которой существовал только ее голос, настаивающий, повелевающий…
У меня возникло ощущение, что пространство и время тают. Мне показалось, я кружу над бездонными безднами и меня обдувает космический ветер. А потом я смотрел на клубящиеся облака, нереальные и светящиеся, из которых выкристаллизовывался странный ландшафт, знакомый — и в то же время фантастически незнакомый. Во все стороны тянулись прерии, сливаясь в жарком мареве с горизонтом. Вдали, на юге, вздымая шпили на фоне вечернего неба, застыл громадный черный циклопический город, а за ним сияли голубые воды спокойного моря. Неподалеку от меня по прерии двигалась цепочка фигур. Это были рослые люди с желтыми волосами и холодными голубыми глазами, облаченные в чешуйчатые кольчуги и рогатые шлемы, со щитами и мечами в руках.
Один из них отличался от остальных тем, что был невысоким, хотя и крепкого телосложения, и темноволосым. А шедший рядом с ним высокий желтоволосый воин… на какой-то миг у меня возникло отчетливое ощущение двойственности. Я, Джеймс Эллисон из двадцатого века, увидел и узнал того человека, который был мною в тот смутный век и в той странной стране. Ощущение это растаяло почти мгновенно, а я уже был Хьяльмаром, сыном Харфагра, не сознающим никакого иного существования, ни былого, ни грядущего.
Однако, рассказывая повесть о Хьяльмаре, я волей-неволей стану растолковывать вам кое-что из того, что он видел делал и ощущал, словами современного человека. Но помните, что Хьяльмар был Хьяльмаром, а не Джеймсом Эллисоном. Он знал не больше и не меньше, чем вмещал его жизненный опыт, ограниченный сроком его жизни. Я — Джеймс Эллисон, и я был Хьяльмаром, но Хьяльмар-то не был Джеймсом Эллисоном. Человек может оглянуться в прошлое десятитысячелетней давности, но не может заглянуть в будущее ни на мгновение.
Нас было человек пятьсот, и мы не сводили глаз с черных башен, высившихся на фоне одинаково голубых моря и неба. Весь день, с тех пор как первые сполохи зари открыли их нашим удивленным взглядам, мы шли к этому городу. На этих ровных травянистых прериях видно было далеко. Впервые завидев город, мы решили, что он близко, но нам пришлось тащиться весь день, и нас по-прежнему отделяли от него много лиг. Мы решили было, что это призрачный город — один из тех фантомов, что являлись нам во время долгого перехода через пыльные пустыни на западе, где в пылающих небесах мы видели неподвижные озера, окруженные пальмами, извилистые реки и просторные города, неизменно исчезавшие, когда мы приближались. Но это был не мираж, порожденный солнцем, пылью и безмолвием. В ясном вечернем небе мы отчетливо видели гигантские детали массивной зубчатой башни, мрачного контрфорса и титанической стены.
В каком же смутном веке я, Хьяльмар, шагал через эти прерии к безымянному городу со своими соплеменниками? Не могу сказать. Это было давно. В Нордхейме тогда жили желтоволосые люди. Звались они не арийцами, а рыжеволосыми ванирами и златовласыми асирами. Это происходило до великого переселения, когда мой народ разбросало по всему миру. И все же переселения поменьше уже начались. Мы не один год находились в пути, далеко уйдя от своей северной отчизны. Теперь нас разделяли земли и моря. О, этот долгий-предолгий путь! С ним не могло сравниться никакое переселение народов, даже тех из них, что стали эпическими. Мы совершили почти что кругосветное путешествие — от заснеженного Севера до холмистых равнин Юга. Мы побывали в горных долинах, которые возделывали мирные люди с коричневым цветом кожи. Довелось нам побывать и в жарких, душных джунглях, воняющих гнилью и кишащих живностью, и в восточных землях, где под колышущимися пальмами пламенели первобытные цветы, где в городах из тесаного камня жили древние народы. И мы вернулись в земли, засыпанные снегом, переправились через замерзший пролив, а потом шли по ледяной пустыне. Коренастые поедатели ворвани с воплями бежали от наших мечей. Мы шли на юго-восток через гигантские горы и огромный лес — пустынный, как Рай после изгнания человека. Преодолели мы и раскаленные песчаные пустыни, и бескрайние прерии, и за безмолвным черным городом мы снова увидели море.
В этом путешествии многие состарились. Я, Хьяльмар, возмужал в этом путешествии. Когда я впервые отправился в долгий путь, я был еще юнцом, а теперь стал юношей, отважным воином, с сильными руками и ногами, могучими широкими плечами, жилистой шеей и железным сердцем.
Мы все были могучими людьми — гигантами, непостижимыми для современного человека. Ныне на земле нет никого столь же сильного, как самый слабый из нашего отряда. Мы были столь сильны, свирепы и отважны, что по сравнению с нами современные атлеты выглядели бы тяжеловесными, неуклюжими и медлительными. Мощь наша была не только физической. Порожденные волчьей расой, проведя годы в скитаниях и сражениях с людьми, зверьми и стихиями, мы впитали в души сам дух дикой жизни — ту неосязаемую силу, что слышится в протяжном вое серого волка; силу, что ревет в северном ветре, что спит в могучем бурлении горных рек; силу, что звучит в стуке града, слышится в ударах крыльев орла и таится в мрачном безмолвии бескрайних просторов диких земель.
