— Сложно спорить, или тем более сражаться с «богом из машины», — возразил Радченко. — Уверяю вас — он вполне мог бы стереть наш город с карты, но ему доставляют удовольствие сама игра, интрига, опасность. Он играет с вами, как кошка с мышкой, а вам кажется, что вы защищаетесь, сражаясь с ним. На первый взгляд, его действия просты, но это обманчивая простота. Никто не может сказать, что у него на уме. Мы для него не противники… Я могу просчитать и увидеть, что он делает, как он это делает и почему он это делает, но даже я не могу связать все это воедино и просчитать его дальнейший план по тем крохотным кусочкам, которые он нам демонстрирует. Но я уверен, что все далеко не так просто, как кажется. Я вообще не понимаю, почему он с нами так долго возится. Он словно проводит «показательные выступления», демонстрируя кому-то свои способности и возможности… Он не умеет убивать «просто так», все его действия заплетены в какую-то хитрую, дьявольскую интригу. Если он убил Абрамова, значит ему нужно было его убить, но не ради убийства, а для чего-то, что сыграет роль впоследствии, если он прострелил ногу этому барану, — он взглянул на Сокольникова, — значит ему нужно было прострелить могу именно ему, именно в это время, и если он предупредил о своем присутствии, значит ему было нужно предупредить о своем присутствии. Я совсем не удивлюсь, если он и сейчас сидит в стенном шкафу и слушает нас. Пока он жив — он везде, и он все знает.
Шерстнев невольно покосился на стенной шкаф, на окно и нервно рассмеялся:
— Бред… У меня отличная охрана и отличная техника, исключающая возможность прослушивания… Просто ты хочешь поднять цену за информацию. Что ты знаешь, и что ты за это хочешь?
— Я знаю, где его логово, — сказал Радченко. — Но за это я ничего не хочу… кроме его головы. Он был причиной смерти не только ваших людей и Капитана, но он послужил причиной огромных неприятностей для моего начальника и для меня самого…
— Степка Алешников? — удивился Шерстнев. — А он-то при чем?
— Нет… Другого начальника. Вы его не знаете, да это и не важно. Важно то, что у него теперь такие неприятности, что если он выберется из них живым — будет чудо. У меня неприятности не меньшие. Потому-то я и хочу получить его голову не меньше, чем вы. Не только он может играть роль «бога из машины», я тоже кое-что умею. Я покажу вам, где найти Лихолита, и помогу вам расправиться с ним.
— Интересный ты гардеробщик, — прищурился Шерстнев. — Но меня это не будет волновать, если ты действительно поможешь нам… Но если ты попытаешься нас обмануть или подставить — ты сдохнешь первым. И смерть эта будет нелегкой.
— Я согласен, — кивнул Радченко. — Лихолит находится в доме художника Ключинского. Там же обитают и два других человека, которых вы рады будете видеть: Врублевский и Сидоровский. А так же дочь Бородинского, и одна дешевая проститутка по фамилии Устенко. Отлично! — Шерстнев даже стукнул кулаком по столу от избытка чувств. — Отлично! Я раздавлю сразу все осиное гнездо. Ты уверен, что они еще там?
— Да. Я видел Лихолита в компании с Врублевским, установил все связи последнего, просчитал все возможные места, где он может скрываться, проверил их и нашел всю компанию. Я лично видел их там.
— Тогда едем! Срочно! — вскочил Шерстнев. — И всех — в одну могилу. Там же.
— Нет, — решительно отверг Радченко. — С Лихолитом такие «ляпусы» не проходят. Не сможете вы его взять. Он уйдет, и второго шанса вам уже не предоставится. Его нужно давить наверняка. Со стопроцентной гарантией. Я тут кое-что прикинул… Думаю, что из этих ловушек он уже не выберется. Он перехитрил сам себя. Не дам я ему вести свою линию и играть по его правилам. Теперь он будет играть по моим правилам.
— Хорошо, предположим, я готов тебя выслушать, — согласился Шерстнев. — И если мне это понравится… Считай, что я буду у тебя в долгу. А такие люди, как я, долго должниками не остаются. Сочтемся. Найдем способ. Итак, я слушаю твои предложения…
Смокотин осторожно отодвинул занавеску, вглядываясь в опустившиеся на город сумерки. Из окна его квартиры был виден лишь самый краешек крыши, но Смокотин кожей чувствовал, что сейчас из темноты за его окнами наблюдают чьи-то холодные и безжалостные глаза. Свет в комнатах Смокотин не включал, он оставил гореть лишь ночник в спальне — этого было вполне достаточно, чтобы противник знал о его возвращении домой. Смокотин давно просчитал наиболее выгодную точку для позиции снайпера. Раньше он занимал квартиру двумя этажами ниже, но год назад предпочел поменяться, доплатив бывшим хозяевам за беспокойство. Таким образом, в случае опасности, он сознательно создавал будущему убийце наиболее благоприятную позицию, позицию-ловушку. Вопрос заключался только в том, успеет ли он просчитать ключевой момент опасности. Но теперь он знал время. А зная время и место, мог только пожалеть бросившего ему вызов самоуверенного дурака.
Вытащив из замаскированного в подоконнике тайника «парабеллум», Смокотин не торопясь переоделся в темный свитер, черные брюки, надел темную вязаную шапочку и, стараясь, чтобы свет от открывающейся двери не был заметен в окне, выскользнул на лестничную площадку. Спустился вниз, внимательно оглядел пустынную улицу и, не заметив ничего подозрительного, быстро миновал расстояние до соседнего дома. Войдя в крайнюю парадную, пешком поднялся на верхний этаж, с удовольствием заметив, что ничуть не запыхался, а значит находится в отличной форме. Прижавшись ухом к выходящей на крышу двери, прислушался и, не заметив ничего подозрительного, осторожно приоткрыл ее и сжимая в руке теплую рукоять пистолета, бесшумно выскользнул на крышу.
Снайпер находился там, где он и предполагал. Под черным брезентом, почти сливавшимся с поверхностью крыши, угадывались контуры человеческого тела. Ноги в высоких армейских ботинках на толстой рифленой подошве были широко раскинуты, вороненый ствол винтовки не выглядывал за грань поребрика. Как и положено профессиональному снайперу, человек не шевелился, превратившись в бесчувственный придаток к винтовке. Смокотин знал, что настоящий профессионал может лежать вот так, словно окаменев, часами, невзирая на холод, зной, дождь, титаническое напряжение ожидания и огромное желание пошевелиться, размять затекшие члены. О кашле, почесывании или чихании, так же как и о справлении нужды говорить просто не приходилось. Во время подобного ожидания окаменеть должно все, кроме шеи, глаз и пальцев правой руки…
Смокотин не желал рисковать даже в малом. Бесшумно заняв позицию для стрельбы стоя, он взглядом вымерил место, где у таящегося под брезентом снайпера должна была находиться голова, и, вскинув пистолет с прикрученным к нему самодельным глушителем, трижды нажал на спусковой крючок. Каждый выстрел был не громче треска переламывающегося карандаша. Пули трижды сотрясли брезент, что-то негромко звякнуло, и вновь воцарилась тишина. Держа пистолет наготове, Смокотин подошел ближе и с расстояния двух шагов выпустил еще две пули, плотоядно впившиеся в неподвижный сверток… и какое-то странное чувство беспокойства и неудовлетворенности охватило Смокотина. Никогда не подводивший его инстинкт предупреждающе заворчал, холодной волной поднимаясь из глубин души. Так и не дойдя двух шагов до брезента, он замер…
