Глава 19
Завершился первый год клинической ординатуры, и мне предстоял ещё один год. Решил пройти все оставшиеся отделения, по несколько месяцев в каждом. А на изучение электрокардиограммы отвел один месяц.
Жена окончила интернатуру, и брат «сдал» её в тюрьму, где мы сами когда-то работали. Жена была довольна, работа психиатром в тюрьме была «непыльной» и хорошо оплачиваемой. В тюрьме был дружный коллектив, умеющий не столько хорошо трудиться, сколько хорошо погулять и выпить. Пусть хоть ей будет хорошо, решил я. Её, в отличие от меня, не смущала обстановка тюрьмы. Ей придётся ещё пару месяцев пройти специализацию по наркологии и психиатрии.
Я начал второй год в ординатуре с освоения электрокардиограммы в отделении функциональной диагностики. Основы расшифровки электрокардиограммы, еще на 6 курсе, самостоятельно проработал на унитазе с литературой, поэтому и не попадал в «ловушки», как доценты, на обходах профессора. Считал, что не имею права не ориентироваться в ЭКГ, хотя бы из-за дежурств. Врач-терапевт не имеет права работать без знаний электрокардиограммы, но считал себя в этом очень слабым. Для настоящих знаний проходят специализацию — специальный курс, а я сам чего-то и где-то начитался и пытался разбираться в электрокардиограммах. Поэтому договорился с лучшим специалистом — зав. отделением, 42-х летней Анной Ивановной, которая вела курс электрокардиографии и практически работала в отделении функциональной диагностики. Моя учеба началась с того, что она мне показывала все ЭКГ, которые расшифровывала, и посоветовала почитать литературу. Я осмелел и решил показать, что я могу после унитаза, чтобы она знала, чего мне не хватает. «Давайте я скажу, что я вижу на электрокардиограмме», — предложил я. «А вы проходили специализацию?». — «Нет». — «Ну, хорошо», — показала она мне несколько лент с различной патологией. После моей интерпретации лент электрокардиограммы Анна Ивановна стала недоверчивой: «Так вы всё-таки проходили специализацию по электрокардиографии?». — «Да, нет же!». — «А где вы учились?». Стыдно было сказать, что в основном в туалете, дома, совмещая «приятное с полезным». Читал литературу, пока в один прекрасный день, выйдя из туалета, не почувствовал облегчение и чувство удовлетворения, что разобрался с электрокардиограммой, понял — что к чему! Но одно дело — самому так думать, другое дело — мнение специалиста услышать. Ясное дело, что мой метод учёбы не для всех годится. «Вам ничего дополнительного не принесёт, если будете здесь время высиживать: доверяйте себе, смотрите больше электрокардиограмм самостоятельно. Вы разбираетесь на хорошем уровне, а если будут конкретные вопросы и не разберётесь с чем-нибудь, приходите. Я вам отмечу, что вы у меня месяц были. Можете использовать это время для других целей. Я слышала, что у вас что-то с почками не в порядке, вы выглядите уставшим, поправляйте лучше своё здоровье!» — великодушно предложила Анна Ивановна.
«Это неплохо, — сказал брат, — давай проконсультируемся с местными урологами, что делать, а затем решим, что дальше». Начали с местного специалиста Вайсмана — 55-летнего, коренастого уролога с боксёрским носом, у которого был большой стаж работы, да и еврей, ко всему, хоть правду скажет! «Ну, что я вам скажу! — начал еврей с боксерским носом, когда мы его дома посетили с его хорошим знакомым. — Я считаю, надо оперировать!». — «А что это даст? — спросил я. — Ведь через пару месяцев будет новый камень, после операции они образуются быстрее». — «Это правильно, — согласился Вайсман, — а что вы предлагаете, ведь средств, растворяющих камни, нет?» — консультировался он уже у меня. «Кроме того, операция сопряжена с риском кровотечения, осложнением в виде деформации почки и развития гипертонической болезни, — продолжал я. — Мочекаменная болезнь — это не просто камень в почках, а нарушение обмена веществ, таким образом, операция не излечивает, и потом будешь только успевать оперироваться!». — «Видите ли, — сказал Вайсман, — мне с вами трудно, вы врач и всё сами понимаете. Вам решать, оперировать или нет, только если будет осложнение — уросепсис, тогда оперировать придётся в худших условиях! Поезжайте в Москву, там есть хороший врач Абрамчаев, который вас примет от моего имени. Я напишу ему письмо, он зав. урологическим отделением в Первой градской больнице. Послушаете, что он скажет! Еще в Москве попробуйте попасть на кафедру урологии, в клинику профессора Пытеля, он главный уролог Союза, автор учебника по урологии». — «Лучше проконсультируемся у Лисицкой! — предложила мать. — У меня есть её адрес. Она меня спасла от операции — растворила камни желчного пузыря. Мне её посоветовали. Я пила, ещё в Бердичеве, по одному стакану оливкового масла и съедала лимон натощак, и траву ее пила — и камень растворился». — «Но почка — не желчный пузырь! В почку ни масло, ни лимон не попадают!» — возразил я. «Ты недоверчивый! — сказала мама. — Лисицкая всё может, она опытная и старая, а её муж был профессор, она у него научилась, она уже тоже врач. Муж умер, и теперь она лечит. Возьмите меня с собой, я готова с вами поехать!» — предложила мать свою помощь в экспедиции «камень».
Вот такой компанией и поехали в Москву искать «урологическую правду»! Все дороги в России ведут в столицу! Если что не могут в провинции — тогда в Москве правда! Начнём с альтернативных методов, решили мы с братом: «Давай, веди к своей колдунье!» — предложили маме. «Вы думаете, я сейчас помню, где она живёт?! Это было 15 лет назад, знаю только, что улица Лесная, 22».
«Лесных улиц в Москве много», — ответили в Горсправке. Но всё же, по фамилии удалось «птичку» узнать и примерно выяснить транспорт и как туда добраться. Через 2 часа езды на общественном транспорте добрались до лесистой местности, что и соответствовало улице Лесная. Побродив по этой местности туда, сюда и обратно, наконец, нашли нужный дом и квартиру, позвонили в дверь. Осторожные шаги за дверью, кто-то нас внимательно рассматривает в дверной глазок. Состряпал как можно более страдальческое лицо, застенчиво отвернувшись от глазка. «Кто там?!» — раздалось вкрадчиво, по-старушечьи недоверчиво, за дверьми. Очень хотелось ответить: «Почтальон Печкин!» — но удержался. Тут же подключили мать, как от общественности: «Откройте, пожалуйста, Галина Ивановна! Это я, если помните, была у вас!» — «15 лет назад всего!» — хотелось мне добавить. — «Вы мне помогли с желчным пузырём!» — «С ним рассчитаться!» — и этого я не добавил. — «А теперь я к вам с сыном!» — «Рассчитайтесь и с ним!» — подумал, но не сказал я. Тишина за дверью. Ещё две-три минуты нас рассматривали, наконец, одна задвижка отошла; другой засов открылся; ключ один-другой раз повернулся в скважине; внизу и вверху два крючка были отброшены — и дверь приоткрылась на размер дверной цепочки. В образовавшуюся щель протиснулся старушечий нос, очень хотелось за него уцепиться, как за зуб на кафедре стоматологии, чтобы открыла, наконец! Но она и так медленно открыла дверь, сказав недоверчиво: «Проходите», — привела нас в большую комнату с музейной мебелью, запахом нафталина, и указала на кресла. Целительница оказалась толстой старухой примерно метр семьдесят ростом, с лоснящимся от жира лицом и тройным подбородком.
Осмотрев нас троих и успокоившись, что не грабители, спросила: «Кто больной?». В этот раз мать указала на меня, как я на нее психиатру в свое время. «Что у вас?». — «Камень в почке», — сказал я ей и протянул ей свои рентгеновские снимки, желая проверить целительницу хотя бы на умение разбираться в снимках и камнях и не сказал, что врач. «Ага, вижу! — сказала она, глазом не моргнув, рассматривая снимки вниз головой. — У вас в какой почке камень?» — был её первый провал. «В левой». — «Ну да, конечно! — подтвердила целительница. — Вот он, камень!» — произнесла она, внаглую указав на тазовую кость. Я вздрогнул, брат посмотрел на меня. Я ему не раз показывал камень, который нельзя было просмотреть! А тазовую кость принять за камень почки — надо уметь! Кость эта в три раза больше самой почки! Надо совсем совесть потерять и не знать, что такое почка и её размеров, где находится, чтобы такое ляпнуть!
