— Это адмирал Хауэлл, капитан. Как дела, Чак?
— Ах, Джордж, простите меня за резкий тон.
— Капитан, может быть, мои слова покажутся вам чистейшим идиотизмом, но мне необходимо попросить вас кое о чем.
— Охотно выполню, сэр.
— У вас на борту, случаем, нет белого плюшевого мишки?
— Ну, вообще-то есть, адмирал.
— Вы понятия не имеете, как обрадовали меня, Неттлс.
— Извините, адмирал, боюсь, что я не совсем…
В этот момент на мостик ворвался совершенно обезумевший лейтенант Копельман и сказал:
— Сэр, я не нашел медвежонка в его каюте. Я там все перевернул вверх дном!
— Сколько времени у нас осталось, лейтенант? — спросил адмирал, поднимая к глазам бинокль и наблюдая за реактивным истребителем.
Копельман посмотрел на свои часы.
— Минута и тридцать две секунды, сэр!
— Все ясно, — сказал Хауэлл и снова заговорил в микрофон: — Чак, ты должен выбросить того медведя за борт. Немедленно.
— Извините, сэр?
— В этом медведе спрятана бомба. Она взорвется приблизительно через минуту. Возможно, меньше. Ты меня слышишь? Теперь сбрось скорость и держи курс прямо.
— Слушаюсь, сэр.
— Хорошо, «Браво Зулу». Теперь ты должен сбросить фонарь.
— Есть сбросить фонарь.
Фонарь кабины немедленно был сброшен, и пилот со штурманом ощутили силу воздушного потока, несущегося на них со скоростью сто узлов в час. Чак Неттлс почувствовал вибрацию, и самолет немедленно начал отклоняться от курса влево и вправо.
— Похоже, фонарь повредил руль по правому борту, сэр!
— Да, так и есть. Но сейчас у вас есть более важная проблема. Ты можешь достать медведя?
— Да, сэр.
— У тебя ровно десять секунд, чтобы выбросить этого медведя из самолета, сынок.
Адмирал Хауэлл ждал, следя в бинокль за проносящимся над водой истребителем. Он задержал дыхание, как будто так он мог успокоить свое сердце.
Маленький белый предмет вылетел из кабины, попав в реактивную струю, которая быстро сбросила его в воду.
Он неотрывно следил за медведем, видел, как игрушка упала в воду. В течение нескольких секунд, которые показались ему вечностью, он думал, что проклятая игрушка могла остаться на плаву, но когда он увидел, что медвежонок погрузился в волны, по его лицу расползлась улыбка.
Пусть ваши микробы, плодящиеся в воздухе, немного поплавают, амигос.
Плотность морской воды нейтрализовала оружие кубинцев.
— «Браво Зулу», вы в четверти мили от борта, — сказал руководитель полетов. — Поверните направо на шестьдесят градусов.
— Я не могу сделать этого, машина не слушается.
— Тогда вы должны посадить самолет при помощи элеронов и рулей высоты. Так, как вас учили в летной школе.
— Я не могу вспомнить все, чему меня когда-то учили, сэр.
59
Гостиная старого дома на площади Бельграв, расположенная на третьем этаже, была освещена огненными бликами от потрескивающих в камине дров. Тяжелые капли дождя колотились в высокие и широкие окна комнаты. Верхние ветви платанов и вязов, скрипя под порывами завывающего ветра, царапали стекло.
Шел холодный дождь со снегом, но огонь, который развел в камине Пелхэм, прогрел комнату и отогнал вечернюю стужу.
Яркие полоски молний на мгновение освещали всю комнату. На огромном диване перед потрескивающим пламенем камина сидели рядом два человека. Молнии сопровождались раскатами грома настолько мощными, что, казалось, они сотрясают добрую половину всего Лондона. В промежутках женщина, не убирая с плеча мужчины головы, говорила ему тихим, сонным голосом:
— Мой папа имел обыкновение говорить, что все браки заключаются на небесах.
Алекс Хок весело засмеялся и убрал прядь темно-рыжих волос, казавшихся бронзовыми в свете камина, с ее бледного лба. Глаза Вики были закрыты, а длинные темные ресницы лежали на щеках, слегка подрагивая.
— Удивительный человек твой отец, — прошептал ей Хок. — Все, что он говорит, кажется, можно заключить в кавычки.
— Многие из его выражений непечатны, — сказала Вики, глубоко зевнув и прижавшись к нему еще ближе. — У него есть несколько политически некорректных взглядов, и, когда ему начинаешь перечить, он превращается в злобного старикашку.
— Что он сказал тебе, когда ты звонила ему сегодня?
— Он говорил мало. Видимо, еще не отошел от всего, что приключилось за последнее время. Ему потребуется некоторое время, чтобы превозмочь нахлынувшие на него чувства. Он ведь такой сентиментальный. Я пообещала приехать, как только смогу. Извини, ты рассчитывал на меня…
— Тихо, тихо. Я понимаю. Ты, кажется, переутомилась, любимая.
— Да, немного. Мы, должно быть, прошли сегодня по всем лондонским паркам. Это было прекрасно. Наконец-то осуществилась моя мечта провести настоящий туманный день в Лондоне.
— Мы не побывали еще в одном — Риджент-парке, — сказал Алекс, поглаживая ее волосы. — Я хотел показать тебе розарий Королевы Марии. Почему мы перешли на шепот?
— Не знаю. Ты первый начал говорить шепотом. Когда один человек начинает, другой продолжает автоматически. Забавно. Ты хочешь еще чаю?
— Я бы сейчас не отказался от глотка бренди. Любопытно — Пелхэма не видно уже час или два.
— Я видела его в буфетной после обеда. Снайпер сидел у него на плече, громко болтая, а он шил. Забавно будет, если вы спросите меня, лорд Фонтлерой, что он шил?
— Не знаю даже, что сказать. Должно быть, подарок на день рождения. Для меня, наверное. Жилет с семейным гербом. Я пробовал убедить его оставить это занятие, но он прикидывается глухим всякий раз, когда я пытаюсь заговорить с ним на эту тему.
В ту же минуту старая дверь заскрипела, и всеведущий Пелхэм Гренвилль вошел в комнату с большим серебряным подносом в руках. Он поставил поднос на оттоманку перед камином.
— Прошу прощения, милорд. Последняя вспышка молнии и удар грома подсказали мне, что глоток бренди вам бы сейчас не повредил.
— Этот человек — телепат, я же тебе говорил, — сказал Хок, беря в руки тяжелый хрустальный графин. — Спасибо тебе огромное, дружище Пелхэм.
Хок заметил на подносе рядом с графином и маленькими хрустальными рюмками с выгравированным на них чертополохом довольно необычную шкатулку. Она была треугольной формы и изготовлена из пожелтевшей слоновой кости. В центре крышки была инкрустация с ястребом, вырезанным из оникса.
— Я никогда прежде не видел этой шкатулки, Пелхэм, — сказал Алекс. — Очень красиво.
— Да, — сказал Пелхэм. — Это подарок, врученный вашему прадеду самим Дэвидом Ллойд-Джорджем. По случаю, связанному с какой-то политической триадой, давно затерявшейся в тумане истории.
