Пишу я все это с завистью и грустью. Вот жили люди! Нет, не благополучию их я завидую. И не большим квартирам, и не прислуге. А тогдашней красоте этого здания. Светлому его фасаду, светлым балконам и чистой лестнице.
С возникновением государства Израиль с нашим домом начались долгие метаморфозы. Сперва он поступил в ведение государственной жилищной компании «Амидар». «Амидар» немедленно снес массивные голландские печи, разбил все пространство на клетушки и начал заселять их новыми гражданами: европейскими евреями, выжившими в Катастрофе, и беженцами из Алжира, Туниса и Марокко. Все эти люди прибывали в страну без ничего, дом наполнился детскими криками, бедностью и гарью от примусов и керосинок. И, естественно, начал превращаться в трущобу.
Я купила свою квартиру в 1983 году. К тому времени свой трущобный характер дом уже начинал утрачивать. Клетушки были ликвидированы, временные перегородки снесены, и квартиры снова обратились в квартиры. Только теперь на каждом этаже вместо одной их стало по четыре. Прежних «амидаровских» жильцов осталось четверо стариков. Вернее, старик и три старухи. У всех у них были большие семьи, дети-внуки, которые все постепенно переселились в собственные квартиры в новостройках, а кое-кто и дом себе выстроил. Старики жили теперь по одиночке в пустых трехкомнатных квартирах. Одна из старух, по имени Хая, была моей ближайшей соседкой. Она и рассказала мне историю нашего дома. А ей рассказал бывший привратник, обитавший некогда в соседней с ней клетушке.
– Ах, какая жизнь была! – говорила мне Хая. – Как он все это описывал! Прямо слюнки текли.
Жить тогда в своей квартире я не собиралась. Нам с мужем было хорошо в Гефсимании. А Хае было одиноко и скучно, хотелось соседку помоложе, и она уговаривала меня:
– Переезжайте сюда! Ну, что вам там делать среди арабов?
– Они прекрасные соседи, – беззаботно говорила я. – Относятся к нам хорошо.
– Много ты знаешь, – Хая досадливо махала рукой. – Ничего ты про арабов не знаешь.
Сама она была родом из Марокко, свободно говорила по-арабски и по-французски и угощала меня вкусной восточной едой. А покойный муж ее был польский еврей, они как раз тут же, в этом доме, и познакомились. Муж завел перчаточную мастерскую, делал рабочие и армейские перчатки и быстро преуспел. И они выкупили у «Амидара» свои две клетушки и еще три соседних, получилась квартира. В ней они жили, и вырастили своих двоих сыновей – занятная получилась смесь.
То же происходило по всему дому, и он постепенно становился все более респектабельным. Утихали детские крики на лестнице, рассеивалась керосинная гарь. Ресторан на первом полуэтаже, один из старейших в Иерусалиме, на какое-то время сильно опростился, стал непритязательной едальней. А теперь его хозяин обложил лестничные стены от подъезда черным с блестками гранитом, отчистил и отполировал ведущие к нему мраморные ступени – все это, впрочем, кончалось у входа в ресторан. Но снизу, от подъезда, вид получался весьма импозантный. И ресторан вернул себе прежний статус престижного заведения с итальянской кухней. Сюда начали захаживать даже члены кнессета, здесь назначались бизнес-завтраки и ланчи высокого уровня.
Я радовалась, что вовремя купила квартиру, пока она была еще не слишком дорога. Впрочем, первоначальная ее цена была нам все же не по карману, и самой мне доторговаться до приемлемой никогда бы не удалось.
Дело происходило так. У меня была выкупленная по сверхтвердой цене «амидаровская» квартирка, маленькая, но симпатичная. И в случае чего мы с мужем вполне могли бы в ней жить. Беда лишь в том, что находилась она в квартале, быстро превращавшемся в ультраортодоксальный. Бежали оттуда не только светские, но и религиозные жители менее крайних убеждений. Недолгое время мы в ней пожили, и каждую субботу вокруг Джона, заводившего свою машину, собиралась толпа, которая осыпала его градом отчаянных воплей: «Шабес! Шабес!» Правда, как только он сообразил объяснить им, что он гой, не еврей, вопли прекратились, и его даже начали приглашать в качестве «шабес-гоя» – включить свет или починить что-нибудь. Но доброжелательный сосед в моем доме, вполне религиозный, настоятельно советовал нам поскорей оттуда уходить. Он и сам вскоре переехал, не желая, как он мне сказал, чтобы его дети выросли невежественными фанатиками. И я продала свою квартиру.
То было время скачущей инфляции, деньги приходилось держать в долларах, и следовало как можно скорей вложить их во что-то надежное. Джон убеждал меня, что необходимо иметь собственное жилье. Я начала искать.
Посредник показал мне несколько квартир, подходящих по цене, но ни одна из них не виделась мне моей. В числе прочих он показал мне и квартиру на улице Короля Георга. Квартира мне очень понравилась, за одним исключением: кухня была оборудована новенькими шкафами и шкафчиками черного цвета с золотой отделкой. Раковина была черная с золотым краном. Даже газовая плита и холодильник были выкрашены в черный цвет с золотыми ободками. Хозяин показывал эту кухню с особой гордостью, а я тем временем прикидывала, во что может обойтись, если всю эту красоту выломать и вывезти и поставить другое. Но когда я услышала цену, запрашиваемую хозяином за квартиру, проблема кухни перестала меня волновать.
Стала искать дальше. Шекели мои пухли, доллары таяли. Надо было торопиться. Джон вызвался добавить деньжонок из общего фонда, но я знала, что фонд наш невелик. Другой квартирный агент, и еще… и еще… И один из них повел меня опять в ту же квартиру на улице Короля Георга. Да я ее уже видела, отбивалась я, она слишком дорогая! Но он упорно тянул меня туда, посмотри еще раз, говорил, не пожалеешь. Увидела я снова эту квартиру, и опять она мне явственно сказала: бери меня, я твоя! В прошлый раз она была забита вещами – как-никак, здесь жили двое взрослых и четверо детей, – а теперь стояла пустая и просторная. А главное – кухни не было! Черной с золотом кухни – не было!
– А где же кухня? – невольно спросила я.
– А, понравилось! – удовлетворенно ответил хозяин. – Нет, жалко стало оставлять, очень уж хороша. Я ее к себе на виллу перевез.
– На виллу! Вы себе виллу выстроили?
– Выстроить-то выстроил, да вот теперь надо с долгами расплачиваться. Поэтому и продаю по дешевке.
«Дешевка» его была все же намного больше, чем я могла заплатить, хотя действительно меньше прежней цены. Квартира настойчиво требовала «купи меня, купи!», и я неловко попыталась торговаться. Ничего не добилась, конечно. Хозяин видел, что я эту квартиру хочу, и не уступал ни копейки. «Денег у тебя не хватает? – говорил он. – Подумаешь! Возьми ипотечную ссуду в банке. Отдавать будет нечем? Ну, как-нибудь обернешься».
Я знала, что здесь многие рассчитывают на это «как-нибудь». Но сама так поступить боялась. Заложу квартиру, не сумею расплатиться с банком, он и отнимет ее у меня… И опять я ушла ни с чем.
Был у меня в Иерусалиме отдаленный родственник, и даже не родственник, а муж дальней родственницы. Настоящий польский джентльмен чрезвычайно представительной внешности, высокий, подтянутый, с серебристой шевелюрой. Я рассказала ему про квартиру и как я жалею, что не могу ее купить. «Ладно, – сказал он, – пойдем поговорим с продавцом».
