Ознакомительная версия. Доступно 22 страниц из 109
Но что меня больше всего поражает в идее чистилища — это представляемые теологами в её подтверждение доказательства, настолько очевидно неубедительные, что беззаботная уверенность, с которой они преподносятся, кажется от этого ещё более комичной. В разделе «Чистилище» Католической энциклопедии есть часть, озаглавленная «Доказательства». Вот в чём состоят главные доказательства существования чистилища. Если бы усопшие просто попадали в рай или ад в зависимости от совершённых в земной жизни грехов, не было бы смысла за них молиться. «Ибо зачем молиться за усопших, если мы не верим в силу молитвы послать утешение тем, на кого ещё не обратилась милость Божья?»
Мы же молимся за усопших, верно? Следовательно, чистилище существует, иначе наши молитвы не имели бы смысла. Что и требовалось доказать! Перед нами поистине яркий пример бессмыслицы, которую религиозный рассудок воспринимает как «логическое умозаключение».
Этот поразительный софизм повторяется в более крупном масштабе ещё в одной широко распространённой форме утешительного аргумента: в мире непременно должен быть бог, иначе жизнь была бы пустой, лишённой смысла — бесцельным, бесплодным, ничего не значащим существованием. Нужно ли объяснять, что логика здесь вылетает в окно на первом же повороте? Возможно, жизнь действительно бесцельна. Возможно, наши молитвы за усопших действительно бессмысленны. Принимая в качестве исходной посылки обратное заявление, мы тем самым уже автоматически утверждаем, что положение, которое требовалось доказать, истинно. Мнимый силлогизм, очевидно, замыкается на себя. Жизнь без жены может казаться вдовцу невыносимой, пустой и лишённой смысла, но, к сожалению, к жизни её это не вернёт. Есть что-то инфантильное в ожидании того, что смысл и цель в вашу жизнь обязан внести кто-то другой (родители — когда речь идёт о детях, бог — в случае взрослых). Это напоминает инфантилизм отдельных личностей, которые, упав и подвернув лодыжку, начинают искать, кому бы предъявить иск. Кто-то обязан гарантировать моё благополучие, и, значит, кто-то виноват, что я ушибся. Не является ли подобный инфантилизм главной причиной «необходимости» бога? Уж не Чудик ли опять перед нами?
По-настоящему взрослая точка зрения состоит в том, что наша жизнь имеет ровно столько смысла, значения и полноты, сколько мы потрудимся ей придать. А потрудившись, мы в силах сделать свою жизнь поистине замечательной. И если наука способна принести утешение нематериального плана, то это даёт повод перейти к последней теме этой книги — вдохновению.
Вдохновение
Поскольку речь пойдёт о вопросах вкуса и личных мнений, в качестве способа аргументации, к сожалению, придётся вместо логики прибегнуть к риторике. Мне приходилось делать это и раньше, наряду с целым рядом других авторов, таких как Карл Саган в «Голубом пятнышке», Е. О. Уилсон в «Биофилии», Майкл Шермер в «Душе науки» и Пол Курц в «Торжественной клятве». В книге «Расплетая радугу» я пытался показать, как крупно повезло нам, живущим, если вспомнить, что огромное большинство людей, которые потенциально, учитывая лотерею возможных комбинаций ДНК, могли бы появиться на свет, никогда не будут рождены. Для тех из нас, кому повезло попасть в этот мир, я представил относительную краткость нашей жизни в виде тонкого, как лазерный луч, пятнышка, ползущего вдоль гигантской шкалы времени. Погруженное во мрак пространство позади светового пятнышка — это глухое прошлое; темнота впереди — неведомое будущее. Нам головокружительно повезло оказаться в освещённом промежутке. Как бы мимолётно ни было наше время под солнцем, если мы теряем драгоценные секунды, жалуемся на скуку, пустоту или, как дети, ноем, что «всё неинтересно», разве это не оскорбление тех триллионов, которые вообще никогда на свет не появятся? Многие атеисты уже говорили, и гораздо лучше, чем я: достаточно осознать, что эта жизнь — единственная, чтобы она стала более драгоценной. Поэтому атеистическая позиция — более жизнеутверждающая, способствующая улучшению жизни, но без самообмана, без принятия желаемого за действительное и без жалоб на злодейку-судьбу, свойственных тем, кто считает, будто жизнь им что-то должна. Как писала Эмили Дикинсон,
Пройдёт — и больше не придёт,
Как этим жизнь сладка!
Если бог, уходя, оставит за собой зияющее пустое место, разные люди заполнят его по-разному. Мой личный способ — наука; искренние, упорные попытки узнать правду об окружающем мире. Старания людей понять Вселенную я рассматриваю как задачу по моделированию. Каждый из нас создаёт в голове модель окружающего мира. Наши далёкие предки создали минимальную, простейшую модель мира, достаточную, чтобы выжить в нём. Программное обеспечение для такого имитационного моделирования создавалось и отлаживалось естественным отбором, и лучше всего оно работает в условиях, сходных с условиями жизни наших предков в африканских саваннах, то есть в трёхмерном мире, наполненном объектами среднего размера, движущимися друг относительно друга с умеренными скоростями. Проявившуюся способность нашего мозга работать с моделями гораздо более сложными, чем необходимая предкам для выживания примитивно-утилитарная модель, можно рассматривать как неожиданный и приятный сюрприз. Яркие проявления этой способности — наука и искусство. Позвольте напоследок привести ещё один пример того, как наука способна высвобождать и укреплять духовные и физические возможности.
Всем паранджам паранджа
Одним из самых печальных зрелищ на улицах современных городов является вид женщин, с головы до ног закутанных в бесформенные чёрные одеяния, глядящих на мир через крошечную прорезь на уровне глаз. Паранджа — это не только орудие порабощения женщин и сурового подавления их свободы и красоты, не только проявление вопиющей мужской жестокости и трагической женской покорности. Позвольте использовать образ паранджи с узкой щелью для глаз как наглядный символ другого явления.
Наши глаза воспринимают мир в узком диапазоне электромагнитного спектра. Видимый свет — это яркий проблеск в огромном тёмном спектре электромагнитных волн различной длины: от длинных радиоволн до коротких волн гамма-излучения. Многие даже не догадываются, насколько мал этот проблеск; попробую показать это на примере. Представьте себе огромную чёрную паранджу с обычной узкой прорезью шириной, допустим, дюйм (2,54 см). Если чёрная ткань над прорезью — это короткие волны невидимого спектра, а ткань под ней — его длинноволновая часть, то какой длины должна быть вся паранджа, чтобы участок видимых волн в том же масштабе оказался шириной в дюйм? Трудно дать вразумительный ответ, не обращаясь к логарифмической шкале — настолько гигантской оказывается длина. Последнюю главу книги не стоит, пожалуй, забивать логарифмами, но поверьте на слово, это была бы всем паранджам паранджа. Светлое окошечко размером в дюйм ничтожно по сравнению со многими и многими милями чёрного полотна невидимого спектра: от радиоволн у края подола до гамма-излучения на макушке. И вот что делает для нас наука: она расширяет это окошко, распахивает его так широко, что стесняющие чёрные покровы исчезают почти целиком, открывая чувствам просторный, удивительный мир.
При помощи встроенных в оптические телескопы стеклянных линз и зеркал мы наблюдаем за небесами и обнаруживаем звёзды, излучающие в узкой полосе волн, воспринимаемых нами как видимый свет. Но другие телескопы «видят» рентгеновские или радиоволны и позволяют получить бесчисленное множество иных карт иного звёздного неба. Если говорить о менее грандиозных задачах — фотоаппараты со специальными фильтрами могут «видеть» ультрафиолетовые волны; на сфотографированных таким образом цветах можно различить странные полосы и пятна, «предназначенные» только для глаз насекомых и недоступные невооружённому человеческому взгляду. Доступное глазам насекомых спектральное окно по ширине близко к нашему, но оно слегка сдвинуто к верху паранджи: насекомые не видят красного цвета, но дальше, чем мы, продвигаются во владениях синего — в «ультрафиолетовый сад»[240].
Ознакомительная версия. Доступно 22 страниц из 109
