Ему надоело думать о боли, и он уцепился за последнюю мысль, которая появилась в голове. Кажется, Хамна собиралась убивать Сейфуллаха.
«Ну и что», – пожал плечами тот Регарди, которого катали по полу пещеры.
«Ни за что!» – возмутился другой Арлинг, силясь вырваться из мягких объятий безразличия, которые незаметно превратились в удушье.
Тем временем, Ол оставил его и медленно направился туда, где лежал каручан. Спешить ему и, в самом деле, было не за чем. На теле Регарди не осталось ни одного места, по которому не прошлась бы нога кучеяра. Он был безобидным и неопасным. Как и Хамна, которая не хотела оставить его в покое.
– Не сдавайся! – снова зашипела она.
И почему бы ей не заняться Сейфуллахом? Арлинг едва не сказал ей об этом, но тот, другой Арлинг, вовремя прикусил язык и, перевернувшись на живот, оказался лицом к лицу с етобаром. Сейчас, когда обоняние было не таким острым, он почти не чувствовал миазмы Белой Язвы, которая убивала Акацию.
– Оставь меня, – произнес он, слушая, как Ол с лязгом подбирает каручан с пола. Видимо, бывшему другу наскучила их пляска, и он собирался ее закончить. Это было правильное решение, хотя Арлингу было все равно.
– Ну уж нет, ты мне кое-что должен! – с яростью прошипела Хамна и принялась обыскивать его карманы. Ее движения были лихорадочны и неточны. Она торопилась, стараясь воспользоваться временной передышкой, которую дала ей болезнь. Белая Язва отступила, но на месте Акации он стал бы прощаться с жизнью. Если верно то, о чем рассказывали Вулкан и Ларс, обычно после затишья всегда наступала смерть.
– Открой рот! – велела Хамна, силясь раскрыть ему челюсти слабыми пальцами. Ол замешкался у сабли, которую обронил Регарди. Наверное, решал, чем лучше отрубить ему голову.
– Глотай, если хочешь жить! – Акация растянула ему губы, стараясь всыпать в него какой-то порошок. Наконец, ей это удалось, и Регарди поморщился. Похоже, она распотрошила его мешочек с травами, который он носил на поясе. Если бы Арлингу не было все равно и не было так больно, он бы рассмеялся. Етобар ничего не смыслила в травах, беспорядочно запихивая и вливая в него все подряд, в том числе и то, что не предназначалось для приема внутрь – настойку ясного корня, смолу паучника, толченый корень змеевика, Душистую Асиль, порошок из чаровника-корня, бодрящий трехствольник. Остальные названия халруджи не помнил, но был уверен, что Акация решила воплотить свое обещание в жизнь – сначала отравить его, а потом добраться до Аджухама.
«Мне все равно», – повторил он, не дав шанса другому Арлингу – протестующему, который вовремя потерял голос.
– Вот так, это последнее, – довольно прошептала Хамна, вливая в него остатки из пузырька. – А теперь слушай меня внимательно. Слушай и повторяй. Ты понял?
Регарди кивнул, но только для того чтобы избавиться от ее навязчивого шепота. Ол уже шел к ним, и перед смертью ему хотелось побыть одному.
– Если мне страшно, я сожму живот, – четко произнесла етобар. – Повторяй!
Она тормошила его до тех пор, пока Арлинг не понял, что мертвец по имени Хамна, который не хотел умирать раньше него, не оставит его в покое. Легче было повторить и вернуться в теплое молоко равнодушия.
– Сожму живот…
В его животе что-то происходило. Или Ол повредил ему какой-то орган, или его повредила Хамна, всыпав в него содержимое мешка с «волшебными снадобьями». Он так и не нашел время изучить все травы и лекарства, которые достались ему в подарок от имана.
– Схватка с каждым противником – это маленькая жизнь!
– Маленькая жизнь.
– Враг держит меч у моего сердца, но я одержу победу!
– Одержу. Победу.
– Я буду противостоять всем врагам и умру прекрасной смертью!
– Умру.
– Только не сейчас. Не сейчас.
Арлинг промолчал, и Хамна вцепилась ему в горло слабыми пальцами. Когда-то железная хватка етобара сейчас была похожа на объятия ребенка.
– Повторяй, сукин сын! Повторяй!
Он вяло отбросил ее в сторону и сел, чувствуя, как яма в голове превращается в бездонную пропасть. Шаги Ола гремели где-то рядом, но приближение кучеяра беспокоило Регарди куда меньше того, что происходило в его животе. Ему казалось, что там свили гнездо септоры. Они бесконечно двигались, оставляя внутри него незаживающие ожоги. От их яда в груди вспыхнул пожар, который вырывался из его ноздрей и ушей язычками пламени. Если он откроет рот, то станет похожим на тех летающих ящеров, о которых ему в детстве рассказывал Холгер.
Хамна-Акация слабо колотила ему в спину кулаками и издавала странные звуки. Если бы наемница не была етобаром, он подумал бы, что она плачет. Но Хамна не умела плакать. Етобары лишались своих слез в школах, выходя в жизнь пустыми, как глиняные горшки.
Неожиданно он почувствовал злость. Она с такой силой обрушилась на него, что он проткнул себе ладони ногтями, стараясь справиться с новой болью. Она была сильнее пожара в груди и животе. Она было самумом, который рвался наружу. Она была Магдой, которая горела в костре палачей. Беркутом, который умирал от дыхания Нехебкая на балконе дворца Гильдии Балидета. Атреей, которая убивала себя на глазах у семьи. Иманом, который попал в плен к серкетам. Сейфуллахом, который погибал от Белой Язвы в пяти салях от него.
У Регарди не было желания сдерживать эту боль. Мир имел право знать. Он был многим ему обязан.
– Я разрежу тебе горло от уха до уха, – мрачно произнес Ол, поднимая ему голову за волосы и обнажая шею. Каручан и сабля валялись неподалеку, а в руке бывшего друга был зажат нож. Ол двигался плавно и заворожено. Возможно, у него начинались галлюцинации. Иман был прав. Болезнь победила Ола, а в пустошь Кербала отправился его труп, из которого серкеты вылепили очередное подобие себя.
Арлинг ненавидел серкетов. И ненавидел Ола.
Нож опускался бесконечно долго. Либо Ол медлил, собираясь насладиться моментом, либо время остановилось. В любом случае, его хватило на то, чтобы Арлинг сумел собрать злость, разлившуюся жидким огнем по телу, и выплеснуть ее наружу. Быстрый удар по запястью серкетов, и нож упал в его ждущие пальцы. Арлинг не знал, почему вспомнил этот прием, забыв все остальные. Острие всегда побеждало лезвие. Колющий удар ранил врага раньше, чем тот успевал это заметить. Ранил смертельно. Дыхание, идущие вниз, было рождением, дыхание, выходящее наружу, являлось смертью.
Ол выдохнул последний раз, пуская горлом кровавые пузыри. Кучеяр упал лицом вниз, а нож, ударившись о пол, с хрустом вышел сзади из его шеи. Выдох – смерть, вдох – жизнь. Регарди вздохнул, загоняя боль и ненависть туда, где они жили все время. Он выпустит их в другой раз, они и так слишком долго были на свободе.
С неожиданной ясностью он понял, что устал от смерти. Мертвецы смотрели на него пустыми глазами, зовя за собой. Были среди них и живые – враги, друзья и те, чья роль в его жизни навсегда останется загадкой.
