Россия исторически была страной здоровой, генетически благополучной. В царское время наше население подавало пример уравновешенного отношения к жизни. Православная Церковь осуждала добровольный уход из жизни как великий грех. Самоубийц и приравненных к ним жертв дуэльных поединков даже запрещалось хоронить на кладбищах. Население страны было в основном крестьянским, жившим традиционным укладом. Чувство общинности, взаимовыручка помогали преодолевать даже тяжелые стрессы, вызывавшиеся пожарами, падежом скота, гибелью основных кормильцев.
По мере реформ, последовательно с 1917 года разрушавших исторический крестьянский уклад жизни (продразверстка, потом коллективизация, индустриализация и пр.), началась массовая миграция в города, сопровождавшаяся алкоголизацией, разрушением семей. Число самоубийств стало неуклонно расти. Медики и социологи во всем мире пришли к единому пониманию, что уровень в 20 самоубийств на 100 тыс. населения является предельно допустимым для здоровья нации, за которым начинается социальная патология. Так вот, в СССР уровень самоубийств всегда чуть превышал этот допустимый предел и в середине 80-х годов составлял 25 человек на 100 тыс. населения. Но с наступлением перестройки, а затем в период либеральных реформ кривая самоубийств круто полезла вверх. В 1994 г. мы уже вдвое превысили допустимый уровень, еще через 5 лет дошли до цифры в 65 человек, покончивших с собой на 100 тыс. населения.
Такие показатели специалисты называют уже «смертельной агонией общества». Россия вышла на первое место в мире по этому индексу. Страшно представить себе, что только в одном 1999 году, вследствие финансового краха (дефолта) в России свели счеты с жизнью более 90 тыс. человек. В могилы легли не только отчаявшиеся пенсионеры, но и немало разнокалиберных «новых русских» потерявших свои дела, обремененных кредитами и невыполнимыми обязательствами. Всего же за годы реформ более полумиллиона россиян окончили свою жизнь в петле, или пустив пулю в висок, либо приняв смертельную дозу отравы.
Самое горькое, что уходят из жизни самые нужные для общества люди. В основном это мужчины в трудоспособном возрасте: их доля среди самоубийц составляет 80 %. Они оказались выброшенными из жизни в результате крутого и внезапного изменения социально-экономической обстановки в стране. Безработица, нищета, стыд перед семьей и бесперспективность стали основными причинами принятия фатальных решений. В среде армейских офицеров процент самоубийц является, пожалуй, рекордным. Ежегодно сводят счеты с жизнью 500 человек. А сколько отчаявшихся удалось спасти в последнюю минуту или в госпиталях после неудачных суицидальных попыток?
Каждый раз приходится оговариваться, что в России сейчас нет профессиональной и политически корректной статистики. Многих данных просто не существует, а многие лакируются по вкусам власти. Но в печать все-таки просачиваются леденящие душу сведения о тех «новшествах», которые характеризуют ситуацию с самоубийствами в нашей стране. Во-первых, у нас теперь чаще кончают с собой именно в деревнях, чем в городе, хотя во всем мире дела обстоят как раз наоборот. Речь не идет об абсолютных цифрах самоубийств, а только о пропорции их к численности населения. В течение века власти всех мастей разоряли русское село и российское крестьянство, которые сейчас доведены до катастрофического положения. Деревня, жизнь и работа в ней, стали синонимом крайней маргинализации, концом всех жизненных надежд на успех. А ведь именно село было корнями нашей нации, здесь производилась веками не только основная часть ВВП, но и создавалась самобытная культура, складывался наш особый уклад жизни. Здесь рождались наш фольклор, национальный костюм, формировался русский национальный характер. Теперь эти корни сгнили, дереву не устоять.
Россия с ее несчитанными брошенными и беспризорными детьми стала лидером по числу детских самоубийств. Мир знаком с этим явлением по единичным случаям, а у нас гибнет в среднем в год таким образом около 2,5 тыс. детей.
Только у нас формируется общественное движение с требованием к правительству организовать пункты по эвтаназии, где можно было бы добровольно уйти с помощью медиков из жизни. Этого просят, например, чернобыльцы, которые получили тяжелые болезни в результате облучения и не могут рассчитывать на помощь со стороны правительства.
Все факторы, которые определяют неблагополучный социальный фон, толкающий людей на добровольный уход из жизни, сохранялись во все годы администрации В.В. Путина.
Поэтесса-фронтовичка Юлия Друнина, сама покончившая с собой в августе 1991 года, написала последние строчки: «…Как летит под откос Россия, не могу, не хочу смотреть».
Лично меня потряс один эпизод, описанный в журнале «Наш современник», где рассказывалось об одном из защитников Брестской крепости, написавшем своей кровью в 1941 году слова «Умираю, но не сдаюсь!», но чудом оставшемся в живых. Прошли годы, и в 1993 году этот ветеран, впавший в полное отчаяние, уехал из своего родного города Усть-Кута в Брест, поклонился святым для него развалинам, а потом пошел навстречу мчавшемуся поезду. В гостинице нашли его записку, в которой говорилось: «Не хочу умирать от унижения, на коленях!»
Среди писателей и публицистов широкое хождение получила формула «Время лемминга» применительно к эпидемии самоубийств в России. Этими словами определяется странное природное явление, когда мелкие грызуны-лемминги собираются в плотные массы, движутся строго в направлении норвежских фьордов и там кончают самоубийством, бросаясь с ледяных круч в холодные воды океана. Не так ли и мы, стараясь уйти от жизни, не слышать, не видеть, не знать, не чувствовать окружающего нас мира, становимся на путь леммингов? Беззащитная, брошенная на произвол судьбы нация кончает самоубийством.
Когда мы говорим о «реформах» времен В. Путина, мы неизменно приходим к выводу о несоответствии заявленного с полученным итогом. «Реформаторы» совершенно очевидно плохо знают страну, ее население, которые избраны в качестве объектов реформы. Сами «преобразования» продиктованы волюнтаристскими клановыми интересами, они не вытекают из назревших, естественных потребностей страны. Предлагаемые нововведения учитывают интересы только финансово-бюрократических кланов, которые ловко прикрываются словесными лохмотьями об общественной пользе.
Возьмите жилищную проблему, которая в нашей стране является, пожалуй, одной из самых острых и больных для простых людей. Предыдущая советская власть старалась решить ее, развертывая массовое строительство дешевого жилья за государственный счет. Знаменитые «хрущобы» — самая памятная программа. Это потом мы стали ерничать над этими супер-скромными жилищами, где были объединенные ванные с санузлами (прозванные в народе «гаванами»), низкие потолки, высокая слышимость и пр. Но в те далекие 50
— 60-е годы XX века они были желанным спасением от жизни в коммунальных квартирах. С годами государство строило больше и лучше, но жилья все равно не хватало, Население росло, особенно в городах, требования к «метражу» т. е. нормативам жилой площади на одного человека увеличивались. Перестройка и реформы 90-годов опрокинули всю прежнюю структуру. Надолго строительство почти прекратилось, а затем приватизированная строительная отрасль начала работать на новой коммерческой основе.
