Книга Сила меча - Дмитрий Тедеев

— Друг, друг… И как ты это себе представляешь? Взрослый здоровый мужик по собственной дури вляпывается в опасную ситуацию и немедленно зовёт на помощь ребёнка, пятнадцатилетнего пацана…

— Ну и что?! Пятнадцать лет – не такой уже и ребёнок! К тому же мне уже пятнадцать с половиной почти! К тому же я не требую от вас, чтобы вы звали на помощь. Всё равно этого от вас не добьёшься. Я сам почувствую, когда вам будет плохо. И приду. Вы только не отталкивайте меня, ладно? Я ведь всё равно приду, вы в этом сегодня убедились. Ну при чём тут “ну и нахал”? Я ведь не хвастаюсь, я правду говорю, в интересах дела… Ну так вот, я всё равно приду, даже если вы изо всех сил попытаетесь этому помешать. Но мне будет очень тяжело, придётся тратить силы не на помощь вам, а на борьбу с вами. И вам – то же самое! А на борьбу с опасностью сил тогда может и не хватить! И из‑за вашего тупого упрямства, ой, извините, просто упрямства, мы оба можем погибнуть! Кому от этого будет лучше?!

У меня не было сил спорить с ним. Да, честно говоря, и не хотелось спорить. Всё равно не поможет. Всё равно, что бы я ему сейчас ни сказал, что бы ни сделал, не бросит он меня, когда совсем уж припечёт, ни за что не бросит. И если я всё‑таки проявлю тогда своё “тупое упрямство”, действительно ведь лучше от этого ни ему, ни мне не станет.

Что поделать, из этого факта и приходится исходить. И я, скрепя сердце, пообещал этому юному вымогателю, что не буду ему мешать помогать мне, когда мне действительно нужна будет помощь. Взамен я потребовал от него, чтобы он не вздумал опекать меня по пустякам, сорокалетнему здоровому мужику не нужна пятнадцатилетняя нянька. И чтобы он сам обязательно позвал меня, если ему самому понадобится помощь. Он радостно согласился. И на том спасибо. Будем надеяться, что ни во что серьёзное я больше не влипну и пацана за собой не втяну.

Потом Максим попытался объяснить мне ситуацию в своём герцогстве Картенийском на тот момент, когда он так неожиданно для всех исчез оттуда из закрытого наглухо каменного мешка. Что там происходит сейчас, Максим, конечно, не знал. Рассказывая, он быстро запутался, очень уж в этой его Фатамии много было противоречий, фантастических нелепостей, вещей, поверить в которые просто немыслимо. Такое впечатление, как будто этот мир действительно рождён в болезненном бреду свихнувшегося мальчишки.

Вот только я сам был в этом “придуманном” Максимом мире, и визит этот врезался в мою память гораздо прочнее, чем любое событие, происшедшее со мной в родном Киеве. И я вспомнил туда дорогу и был почему‑то абсолютно уверен, что смогу пройти по ней ещё раз. А этот “свихнувшийся” мальчишка сумел телепортироваться из закрытой больницы за несколько десятков километров. И вернуться обратно, причём не один, а вместе со мной. Какой силой надо обладать, чтобы свершить такое? Разве что ки му шин, так почитаемой японцами “силой безумия”…

Если Фатамия – фантазия Максима, то и то, что я сейчас живой и “зайцем” лежу на койке в психбольнице – тоже его фантазия, причём наивная действительно до безумия, поверить в которую человеку в здравом рассудке просто невозможно.

Я прислушался к боли в ноге, пощупал грубое казённое одеяло и решил, что если это и фантазия, то всё равно ничем она от реальности не отличается. Так какая тогда разница…

Когда Максим окончательно запутался, силясь объяснить хитросплетения вьющихся там интриг (в которых он наверняка сам абсолютно не разбирался), запутался и замолчал, тогда я пришёл к нему на помощь. Я попросил просто рассказать, что с ним происходило в том мире, с самого первого дня, с первой минуты его проникновения туда.

Максиму сначала было трудно, стыдно и неловко рассказывать, но он быстро увлёкся и начал шпарить с бешеной скоростью, благо телепатическое общение – напрямую, без слов – это позволяло. Он передавал не только свои мысли и эмоции, но и вообще всё, что ему запомнилось: зрительные образы, запахи, прикосновения ветра, голоса людей, сверкание мечей, брызги крови, лица друзей и врагов, неистовство сражений, леденящий ужас приближающейся смерти, невыносимость одиночества, тоска по маме – всё, что накопилось в его мозгу за это время, прямиком переходило в мой мозг.

Да, скажу я вам! Я за свою бурную жизнь и десятой доли не успел увидеть и пережить того, что за пару месяцев успел увидеть и пережить этот мальчишка. От такого – невозможно не свихнуться. Но Максим – не свихнулся, я был теперь в этом абсолютно уверен. Наоборот, он приобрёл способности, о которых я раньше только слышал. “Всё, что меня не убивает, делает меня сильнее”. Это Ницше как будто про Максима сказал. “Сына Бога”.

Вот так вот, Серёга. Теперь ты, оказывается, – отец Божьего Сына. “Бог — Отец”, или как это там называется…

Макс, услышав мои ехидные мысли, слегка обиделся. Я поторопился извиниться.

Теперь я знал про Фатамию не меньше Максима. А пожалуй даже – гораздо больше. Потому что был не таким наивным, как этот чистый мальчик, лучше разбирался в людях, вернее – гораздо хуже к ним относился, и, плохо думая о людях, очень редко в них ошибался. “Чем больше я узнаю людей, тем больше люблю животных”. Кто же это сказал? А, впрочем, неважно. Мудрый мужик был. И меня жизнь сделала почти таким же “мудрым”. Поэтому всё, чему был свидетелем и участником Максим, и что я только что узнал от него, дало мне гораздо больше информации, чем ему.

Максим закончил свой рассказ, и мы “замолчали”. А потом взялись болтать просто ни о чём. Всё самое важное вроде бы было сказано друг другу, можно было отправляться в эту самую Фатамию. Но я ещё долго лежал на больничной койке, мне было как никогда хорошо в этой палате для “умалишённых”, рядом был, наверное, самый близкий и дорогой для меня человек, ученик, друг, настоящий друг, которому помогал не только я, но и который помог мне. Да ещё как помог… Мы лежали и лениво болтали по своему каналу о всякой ерунде. Мне не хотелось расставаться с ним, я не был уверен, удастся ли когда‑нибудь ещё свидеться.

Но делать было нечего, когда стал пробиваться поздний ноябрьский рассвет и больница начала просыпаться, я отправился в путь…