— Где Отто? — выдохнула она.
— Отто умер.
Я не знал, что еще сказать.
И только сейчас я догадался, что за комочек в кармане беспокойно теребят мои пальцы.
Я взял Венди за руку и вложил в ее ладонь кукольное сердце.
Она вскрикнула и села на снег, зажав рукой рот. Стало тихо-тихо, только машины шуршали мимо.
— Так вышло, Венди, — пробормотал я. — Никто не виноват. Он просил передать…
Она подняла на меня огромные глаза без бликов света и отвела от лица дрожащую руку. Снег запутывался в ее волосах, губы кроваво алели на бледном лице. «Белоснежка, — отстраненно подумалось мне, — вот как выглядит настоящая Белоснежка, а вовсе не так, как Дисней нарисовал».
— Они убили его, — произнесла она утвердительно и начала медленно подниматься, неотрывно глядя мне прямо в глаза.
— Нет… — замялся я, не умея объяснить произошедшее понятными и простыми словами. Впрочем, слова ей были не нужны. Вряд ли она их слышала.
— Артем… — Она плавно, по-русалочьи обвила мне шею холодными руками и привстала на цыпочки. — Они заплатят, правда? Мы отомстим. Помоги мне. Это совсем нетрудно.
— Да, — улыбнулся я, и сердце запрыгало от счастливого предчувствия: я обрадую ее! — Что мне делать?
Захотелось подхватить ее, маленькую и легкую, на руки и нести сквозь снег туда, куда она укажет, хотя бы и на край света. Почему я раньше был с ней так холоден? Милая, чудесная Венди, единственная наша радость, добрая, жертвенная…
— Убей всех, — кивнула она, не отводя глаз. И дождалась, пока я кивну в ответ. Только после этого обернулась к остальным.
— Вы слышали, — мягко сказала Венди. — Всех.
Мы никогда еще не вызывали такой бури.
Небо сошло на землю.
Что защитило нас самих в этом урагане, не помню. Кто-то, наверное, удерживал ветер и снег телекинезом… хотя этого и не может быть, потому что не может быть никогда. Мы разнесли забор и стройплощадку. Бетонные блоки, как спичечные коробки, кувыркались над нашими головами, а мы даже не пригибались. Накренилась и рухнула круглая башня. Закричало железо — это гнулся и ломался сжимаемый чьей-то силой кран. Взлетела, вертясь, как фонарик на новогодней елке, граненая будка сторожа, косо ушла через улицу в сторону «Че Гевары» и ударилась в стену…
Магия текла из меня сама по себе, словно во мне открыли кран, а сам я закрыть его не мог… только наблюдал… был батарейкой, был деталью…
«Нет, нет же, — в какой-то момент спохватился я, — мы все делаем самое важное дело, мы — солдаты крестового похода, мы вершим высшую волю… мы боги… мы апостолы нового мира… так было задумано, таково предназначение… для нас нет преград… буря — моя правая рука, огонь — моя левая рука… и пускай земля взлетает праздничным фейерверком… идти туда, туда, вглубь, где прячется враг… он ничтожен и слаб, но он нанес невозместимый урон, и он заплатит…»
Это совсем нетрудно, напомнил из снежно-огненной метели самый любимый голос на свете.
«Я помню… я делаю!» — силился крикнуть я в ответ, но она знала это и так. Я чувствовал ее где-то рядом, за плечом, теплую, добрую, справедливую и милосердную. Она не сердилась на мои прежние выходки, она простила мне равнодушие и высокомерие и дала смысл быть… спасибо…
Волчьи оскаленные морды глядели на меня из бурана… почему здесь волки?.. и медведи?..
Я знаю этот коридор, я здесь был, за мной, за мной, сюда… здесь темно, но ей свет не нужен, так зачем он мне?..
Что-то светится во тьме, как гнилушки в лесу… это глаза, глаза волка, солдата волка… Пахнет кровью; она горяча, эта чужая кровь, она парит на холоде… скоро остынет и смерзнется с землей, и когда мы уйдем, останется только земля…
Свет ринулся сверху, и я увидел, что распластанный передо мной мертвец с раздавленной головой одет в зеленый комбинезон. На руке знакомые часы. Я заберу их на обратном пути…
…крысиная компания принюхивается к луже крови…
Еще одним врагом меньше. Без пощады, без сомнений.
«Убей всех, — шепчет Венди. — Всех, и получишь награду».
— Мне достаточно того, что ты выбрала меня, — слышу я свой голос.
Венди стоит перед Отто на корточках, она гладит его колени, целует его руки, она поет ему красивую песню на английском языке, и мы все помогаем ей петь, ю доунт хэв ту спик, ай фил… наша сила поет в ней, наши голоса раздвигают стены… все рушится… страха нет… награда близка…
Не бойтесь, верьте… Мы начнем все сначала, я никогда вас не покину… никогда, мои верные гномы… пойте, пойте еще….
Щупальце свернулось смирным калачиком, и будущее умчалось туда, где ему положено быть.
— Эй! — услышал я сквозь шум дороги живой, не призрачный голос Венди. — Это же они! Туда, туда, вон Артем!
Обдав меня снежными брызгами, рядом затормозил желтый микроавтобус. Распахнулась дверь, и из салона повыпрыгивали ребята. Лица у всех были добродушно-расслабленные, точно они собирались ехать на пикник и по дороге уже разогрелись пивом, да вот случайно повстречали меня и решили позвать с собой… Вот как он действует, пресловутый Вендин зов, ужаснулся я.
Артур и Макс первыми полезли обниматься. Димка подступил с распахнутыми руками к Владу. Властным жестом отстранив парней, ко мне подошла Венди. Вскинула голубые (вспомнилось: волчьи! Горящие в темноте!) глаза и приложила к моим щекам холодные узкие ладони. И все вокруг потухло, на белом свете остались только я и она. И — один на двоих — момент истины.
— Где Отто? — выдохнула она.
Я сжал в кармане злополучное сердце. Закрыл глаза, силясь задержать время. Попытаться изменить будущее.
Хуже не будет, твердо решил я, все самое плохое уже случилось.
— Прости меня, Венди. — Я открыл глаза.
И стер ее.
Эпилог
Я был в общем-то не против поездки в Вегас. Другое дело, что такая поездка всегда представлялась мне абсолютным излишеством — отдыхом с привкусом разложения. Однако сейчас я был в столице игорного бизнеса с вполне конкретной целью, при деньгах и один. Потому я не стал корчить из себя ханжу и отдался роскошеству и безделью, благо город к этому располагал. Я лежал на кровати типа аэродром в люксе (не самом дорогом, но все равно нереально шикарном) отеля «Старый Нью-Йорк». Где-то внизу на просторах огромного холла, оформленного под улицы Нью-Йорка пятидесятых, в маленьком, но неприлично дорогом ателье меня дожидались костюм песочного цвета и черная шелковая сорочка. Я был распарен в сауне, размят массажистом, подстрижен и почти счастлив. Четырехлетняя эпопея заканчивалась. Осталось только одно дело.
Я поднялся, натянул джинсы и футболку. Спустился в холл. Выпил молочный коктейль. Зашел в ателье и переоделся в новый костюм. Пожилой портной в цветастом жилете и кипе с уважением посмотрел на мое левое запястье, где до сих пор жили старенькие, с облезшей позолотой часы «Восток». Я покинул ателье. Зашел в расположенный здесь же филиал Anker Bank'a, снял сто тысяч, прошел еще три метра и сделал ставку на сегодняшний бой. Хоан Пабло Эрнандес (кубинец 24 года, 82 кг, 191 см, 16 побед, 1 поражение, 9 побед нокаутом) бился с главным открытием профессионального бокса последних пяти лет, первым перуанским тяжеловесом мирового уровня Энрико Эрнаном Горинчей по прозвищу Сапа Инка (32 года, 85 кг, 186 см, 18 побед, ни одного поражения, 1 ничья, 16 побед нокаутом) за титул WBC Latino в первом тяжелом весе.
