— В будущем всех безумцев, всех приговоренных убийц, всех неудачников начнут перемещать в виртуальные реальности. С помощью микрочипа, который будет введен в вену и проникнет в мозг, не причинив человеку вреда, пациент станет президентом республики, светилом медицины, модным писателем или знаменитым спортсменом. Так он и будет жить, долго и счастливо, изолированный от общества. Находясь на больничной койке, он самореализуется как личность, проживет новую жизнь — без решеток, без тюремных стен.
— Брехня все это, Раи. Не верь.
— Ну а мне бы хотелось выбраться отсюда. — Художник показал на свое скрюченное, уродливое тело. — Думаешь, приятно оставаться пленником искривленного позвоночника и межпозвоночной грыжи, из-за которой я раз в два дня не могу встать с постели? Я хочу либо победить эту боль, либо умереть.
— Постой, постой, Раи, не надо волноваться. На, выпей, это придаст тебе сил.
— Что за зелье? От него не будет проблем с желудком?
— Не будет, дружище. Доверься мне.
Раймундо осушил склянку одним махом. Прикрыл глаза и произнес:
— Мать твою, парень, да ведь это чистый огонь. Ну и дела, уже побежал по жилам! Это синтетика? Где ты раздобыл такой наркотик? Мать, мать, мать, приятель, до чего хорошо!
Голем принялся выгибаться и прыгать от радости.
— Ну ты даешь, чудила! Кто тебе спроворил такую штучку?
— Не спрашивай, просто лови кайф.
Не выдержав, я рассмеялся.
Раи в безумном упоении выскочил из таверны, а я продолжал потягивать вино в «Эль Писто». Потом вытащил из папки лист бумаги и принялся набрасывать проект своего Музея изумрудной скрижали.
После обеда я вновь задумался о музее. Каждый день я молился, ходил на прогулку, оказывал помощь неимущим и страждущим, потом снова молился — и по полчаса просиживал у телефона в ожидании звонка Виолеты. Я представлял, как будет устроен музей, мой музей; встречался со старыми друзьями, молился и ждал Николаса Фламеля и его дочь, Виолету Фламель, обещавших присутствовать на открытии Музея изумрудной скрижали.
Последний сон
Небо потемнело. На меня вдруг навалилась усталость, я погрузился в странный сон.
Я шел по лесу, по диким цветам, из-за которых не видно было тропинок. Здесь не росли высокие деревья, только низкие деревца да море цветов: красных, синих, желтых, фиолетовых — самый странный лес, который только можно себе вообразить. Я бродил по нему уже несколько часов, но не слышал звуков, не ощущал запахов. Пятно падавшего на меня неяркого света перемещалось вместе со мной.
Я как будто затерялся в многоцветном преддверии рая и уже начал думать, что умер и приступаю к поискам нового тела или же мне дали время поразмыслить на пути к Богу, о котором мне много рассказывали в детстве. Но я чувствовал себя живым — быть может, не полным сил, но живым, хотя и слегка потерянным. Нельзя, однако, сказать, чтобы мне кого-то недоставало: одиночество словно стало частью меня самого.
Я уже решил, что обречен вечно бродить по этому раю без ветра, без холода, без облаков, с темными сводом неба и мягким сиянием внизу, как вдруг увидел впереди круг света — на него были направлены лучи семи крохотных звезд. Я ускорил шаги, охваченный безумным нетерпением. Но чем быстрее я шел, тем больше удалялся круг. Тогда я снова сбавил шаг, и спустя три часа (это время показалось мне бесконечным, я держался лишь за тонкую нить надежды) мне удалось разглядеть вдалеке очень странную сцену. Чем ближе я подходил, тем отчетливей видел подробности — и тогда начал осторожно подкрадываться, не желая выдать свое присутствие.
Передо мной был деревянный загон, открытый с одной стороны. В центре загона на траве лежала, раскинув ноги, обнаженная девушка. Руки ее были привязаны к низкому деревцу с кроной из гигантских цветов, похожих на подсолнухи, но с розоватыми лепестками и желтыми листьями. От девушки исходил необычный аромат, она улыбалась, напевая нежные, завораживающие мелодии, напомнившие мне старинные кельтские колыбельные. Издалека я не мог рассмотреть ее лицо, но, судя по фигуре, девушка была необычайно красивой.
Я замер, услышав в лесу треск сучьев. С тревожным ржанием на поляне появилось животное, не менее прекрасное, чем девушка, лежавшая на траве. Зверь был диким, белым, с головой козла, туловищем лошади и львиным хвостом; изо лба его поднимался высокий спиралевидный рог. Я и представить себе не мог такого огромного единорога.
Зверь настороженно остановился перед девушкой, опустился на колени и принялся облизывать ее соски. Потом склонился лбом к ее промежности и на некоторое время застыл, точно уснул.
Мгновения возвышенной любви сменились сценой поразительной жестокости: с другой стороны загона появился человек в охотничьем костюме, вслед за ним из леса выбежали другие — вероятно, его помощники; выскочили собаки. Человек достал из-за пояса самурайский меч и одним ударом отрубил единорогу голову. Потом взялся за рог и еще одним движением отсек его. Быстро завернул в темную кожу свою волшебную добычу, мерцавшую белесым светом, положил сверток на землю, обернулся к девушке и произнес:
— Благодарю тебя, девственница, от имени моего короля за то, что ты послужила приманкой, на которую попался единорог. Спасибо, целомудренная: твой сладостный запах усыпил зверя. Однако ты тоже должна умереть — тогда жертвоприношение свершится и ты сама превратишься в единорога.
Едва услышав эти слова, я опрометью метнулся в загон, чтобы предотвратить ужасное преступление. Но когда я подбежал к охотнику, тот уже вонзил меч в живот девушки. Выхватив у охотника оружие, я поразил этого человека в сердце; с мечом в груди он сделал несколько шагов к изгороди и рухнул. Рядом с деревом истекала кровью девушка, омытая и алой кровью единорога. Она посмотрела на меня, молча благодаря за отмщение, и тут моя душа разорвалась на тысячу частей: я узнал в умирающей Джейн. Мне вспомнилась давняя легенда, и, безутешно рыдая, я подтащил тело зверя чуть ближе, чтобы полить его кровью рану девушки. Так я надеялся ее оживить, но на самом деле лишь продлил ее агонию.
А потом на меня накинулись слуги охотника и поволокли куда-то по лесу, по неувядающим цветам.
Меня ударили по голове, и я потерял сознание. Очнувшись, я понял, что восседаю на троне между королем и королевой. Мысли мои путались, и мне дали испить золотистой жидкости из дубовой чаши; после этого я пришел в себя настолько, что огляделся по сторонам и понял, что происходит.
Я взглянул на короля — то был он, Николас Фламель, с лицом Жеана де Мандевилля. Все встало на свои места: итак, он все время находился рядом со мной. Я посмотрел в лицо прекрасной королевы: это была Виолета, перворожденная дочь короля бессмертных. Джейн отвели роль жертвы, самой горькой моей утраты, а меня хотели превратить в наследного принца, чтобы не пресеклась раса бессмертных. Первыми моими словами были:
— Где мы?
Голос Фламеля прозвучал мерно и гулко, точно лесное эхо:
