Он сделал паузу и многозначительно добавил:
— Но можем ли мы быть уверены, что в ампулах действительно цианистый калий? Ведь ампулы с ядом нам передал изменник Гиммлер.
Фраза произвела просто магическое действие на фюрера. Он пришел в страшное возбуждение, лицо покрылось пятнами.
— Штумпфеггера сюда! Немедленно приведите Штумпфеггера! — кричал фюрер, стуча кулаком по столу.
Борман притащил из соседней комнаты перманентно пьяного Штумпфеггера. Гитлер мрачно посмотрел на петлицы кителя эсэсовского врача, где серебрились четыре звездочки СС-штурмбаннфюрера, и сказал:
— Приведите другого врача, из госпиталя…
Все поняли, что Гитлер уже не доверяет эсэсовским медикам.
Из госпиталя вызвали профессора Хаазе. Хаазе имел звание СС-оберштурмбаннфюрера, но поскольку пришел в белом халате, то полуслепой фюрер не разглядел его мундира, а присутствовавшие мудро промолчали. Хаазе предложил испытать содержимое ампулы на животных. Гитлер согласился, и собаковод фюрера шарфюрер Торнов привел овчарку Гитлера Блонди. Блонди недавно ощенилась, и за ней весело бежали норовящие ухватить мать за сосцы щенки. Адъютант Гитлера от СС штурмбаннфюрер Гюнше подхватил щенков и вынес их в коридор.
Хаазе раздавил во рту Блонди ампулу щипцами, и менее чем через минуту собака была мертва.
— А… всегда так дергаются перед смертью? — спросил Гитлер.
— При отравлении цианидом предсмертные судороги неизбежны, — подтвердил Хаазе.
— Впрочем, какое это имеет значение, — вздохнул Гитлер, поднялся из кресла и направился к себе. В коридоре он остановился возле ящика с щенками, погладил трясущейся рукой своего любимца Вольфа и приказал Гюнше:
— Похороните Блонди в саду… И Вольфа тоже.
Гюнше и Торнов вытащили труп Блонди и ящик со щенками в сад рейхсканцелярии. Гюнше достал пистолет, а Торнов отвернулся. Собаковод фюрера не мог видеть, как умирают его любимцы.
Гюнше сделал один выстрел и сказал, пряча пистолет:
— Фюрер распорядился только насчет Вольфа. Остальных щенков можешь забрать… если хочешь.
— Спасибо, штурмбаннфюрер! — обрадовался Торнов, подхватывая щенков на руки. Он снова был при деле: теперь ему надо было выхаживать оставшихся без матери собачьих детенышей, что давало шанс не спятить в бункере, все больше и больше напоминавшем чудовищный симбиоз склепа и сумасшедшего дома.
А самому фюреру было не до собак. Он снова вспомнил о Венке, и по бункеру разносилось эхо его очередной вспышки: «Венк! Где Венк?!»
Отчаявшись связаться с Венком, Бургдорф и Кребс отправили… двух посыльных на велосипедах: искать Венка. А фюрер тем временем раздавал прощальные подарки своим секретаршам Юнге и Кристиан.
— Если бы я мог положиться на своих генералов так же, как на вас, — грустно произнес фюрер, вручая женщинам ампулы с ядом. Это было единственное, что он еще мог подарить: смерть.
Около 10 часов вечера Гитлер вызвал к себе Раттенхубера и поручил ему ровно в 10 часов собрать в приемной руководящих работников и близких людей. Раттенхубер собрался выйти, но Гитлер задержал его:
— Я хочу поблагодарить вас за верную службу, — тихо сказал он, глядя в пространство. — И еще поздравить вас с днем рождения. Я помню, что у вас завтра день рождения, но завтра я боюсь не успеть… Я принял решение… Я должен уйти из этого мира…
Хотя такого решения все обитатели бункера ожидали от Гитлера со все возрастающим нетерпением давно, но Раттенхубер воспринял его с волнением.
— Мой фюрер! — воскликнул он. — Ваша жизнь бесценна для Германии. Вы должны жить! Еще не поздно вырваться из Берлина!
— Бежать, чтобы попасть в руки к русским? — бесцветным голосом возразил Гитлер. — Чтобы Сталин выставил меня в железной клетке в московском зоопарке? В таком случае мне останется лишь позавидовать участи дуче. Нет! Я с честью и достоинством выполнял возложенную на меня Провидением миссию: возродить торжество арийской расы. Никто не мог мне противостоять! Вся Европа лежала у моих ног, трепеща перед величием германского гения и твердостью германской воли. Только Сталин, это воплощение сил зла со своими бесчисленными монгольскими ордами, явившимися прямо из преисподней, смог встать у меня на пути!
Гитлер еще несколько минуту рассуждал на тему великой миссии, и Раттенхубер вдруг с удивлением почувствовал, что его внезапно покинула жалость к человеку, которого он столько лет боготворил и преданно охранял. Ему хотелось смеяться над этим полупарализованным, трясущимся, но все еще напыщенным индюком, забившимся в смрадную бетонную нору и произносящим высокопарные речи перед тем, как съесть, давясь и причитая, маленькую стеклянную ампулку с ядом.
В комнату вошла Ева, и Раттенхубер наконец смог покинуть окончательно деградировавшего фюрера.
В 10 часов вечера в приемной собрались генералы Бургдорф и Кребс, личные пилоты фюрера генерал Баур и СС-оберштурмбаннфюрер Бетц, начальник личной охраны фюрера СС-оберштурмбаннфюрер Хегель, камердинер фюрера СС-штурмбаннфюрер Линге, адъютант фюрера СС-штурмбаннфюрер Гюнше и начальник РСД СС-группенфюрер Раттенхубер. Гитлер сообщил им о решении уйти из жизни, поблагодарил за службу. В заключение он сказал фразу, которую многие так жаждали услышать от него:
— Постарайтесь вместе с войсками вырваться из Берлина. Я остаюсь здесь.
Гитлер пожал всем руку на прощание и ушел к себе, но через несколько минут вызвал к себе Раттенхубера, Линге и Гюнше и отдал им распоряжение о сожжении его и Евы трупов.
По просьбе Аксмана в два часа ночи Гитлер поднялся в верхний бункер и пожал руки собравшимся там двум десяткам санитарок из госпиталя в знак признательности за их мужество. Эсэсовцы из охраны восприняли это как акт прощания и воспрянули духом: скоро хозяин покончит с собой, и они смогут заняться спасением собственных жизней.
В 8 часов утра к выходу в сад рейхсканцелярии поднялась Ева, грустно объяснив охраннику:
— Хочу в последний раз взглянуть на солнце.
Прощание с солнцем заняло у нее всего пятнадцать минут и плохо удалось: небо было затянуто дымом пожарищ, а в саду регулярно рвались снаряды.
Тем временем Борман встретился с Раттенхубером, когда тот в 10 часов утра проверял пост, и произнес, испытующе глядя в глаза генералу:
— Группенфюрер, фюрер отдал нам все распоряжения, подписал завещание и попрощался с нами. Я думаю, что настало время взять вам ситуацию под контроль.
Раттенхубер молча наклонил голову в знак согласия.
Борман подозвал к себе одного из тех гестаповцев, что по его приказу были переданы в распоряжение Краузе, вручил ему небольшой сверток и сказал:
— Передайте господину Краузе, что пора приступать к первой фазе.
— Слушаюсь, рейхсляйтер! — отозвался тот.
Через два часа Краузе в сопровождении двух гестаповцев добрался до рейхсканцелярии. С ними была светловолосая женщина лет тридцати пяти. На входе он набросил на нее белый халат медсестры. Они прошли в одно из подземных помещений под рейхсканцелярией, и Краузе торжественно произнес:
