— Боялись, что он тоже сгорит?— Нет, там толстые средневековые стены. Просто предпочли один из красивейших домов этого городка, расположенного среди виноградников. Он принадлежал старому аптекарю-мизантропу, который жил одиноко, окруженный лишь проверенными слугами, такими же старыми и нелюбезными, как и он сам. Но господин Рамбольд — так звали нашего нового хозяина — был предан своему принцу и не видел ничего предосудительного в том, чтобы приютить таких тихих постояльцев, как мы. Так что 7 июня, как и положено, глубокой ночью, мы обосновались на втором этаже дома Рамбольда. В услужении у него были одни мужчины, но тут он нанял молодую горничную по имени Фредерика. Она была очень мила, работала хорошо и не любопытствовала. А ведь, поди ж ты, все-таки не смогла сдержаться и рассказала отцу, что у графини Вавель де Версэ — в то время они еще носили это имя — полно красивой одежды и белья, какого днем с огнем уже не сыщешь, а на каждой вещи вышиты три французские лилии. Такая вот неосторожность, но это сошло с рук, хотя в том краю еще полно было французского дворянства. И графу там нравилось. Он часами вел научные беседы с господином Рамбольдом в его фармацевтической лаборатории. Место было очаровательное, как будто выпавшее из времени, нам всем там было хорошо. Но тут случилась настоящая катастрофа.
— Опять пожар?
— О нет! Гораздо хуже. Ночью 16 марта 1804 года в окно постучался какой-то всадник. Он привез письмо. Перекинулся парой слов с господином Рамбольдом, передал послание графу, выпил стакан вина и ускакал. Письмо было от принцессы Шарлотты де Роган-Рошфор. Два часа спустя мы уже галопом мчались оттуда, а назавтра страшная весть уже облетела весь Ингельфинген: поправ все международные законы и юридические нормы, Бонапарт приказал похитить герцога Энгиенского из его дома в Эттенхайме. Остальное вам, конечно, известно: герцога притащили в Венсен, где на следующую же ночь расстреляли без суда и следствия в крепостном рву и там же закопали. Таким образом Первый консул объявил войну детям Людовика XVI, ведь ему было отлично известно, что Людовик XVII все еще жив и что, возможно, та, которая называла себя герцогиней Ангулемской, была всего-навсего самозванкой. В те времена у консула был в подчинении особо ловкий министр полиции — Фуше…
— Это ужасная, позорная история! Она всколыхнула сердца всех порядочных людей! — подтвердила Лаура. — Молодого герцога любили, и он совсем не угрожал жизни Бонапарта. Никто так и не понял, зачем надо было замешивать на крови основание трона, на который Наполеон собирался взойти.
— Так уж и никто? — прошептал Шарр, улыбаясь одними глазами.
— Нет, конечно. Я-то поняла, и еще один-два человека. Только герцогу было известно, где скрывается настоящий король. Удивительно лишь, что его убили так скоро. Могли бы, наверное, попытаться заставить его выдать тайну…
— Кому-то, без сомнения, было на руку, чтобы он так ничего и не рассказал. Оттого и эта безобразная спешка, казнь…
— Если бы народ узнал об этой истории, кто бы, интересно, в нее поверил? — задумалась Лаура. — Двое детей короля вынуждены скрываться! Как печально! Но расскажите, куда вы поехали после Ингельфингена?
— О, сначала просто путешествовали. Подумав, что с этой стороны опасность больше не грозит, вернулись на несколько недель в замок Одиночества, но наша собственная таинственность вызывала подозрения. Кроме того, в то время мадам носила бархатную маску, и мы сразу же заметили, что она привлекает внимание. Граф согласился на маску, потому что она жаловалась, что задыхается под вуалью в жару. Но вуаль пришлось вернуть, и мы стали раздумывать, куда бы нам еще податься, а тут как раз через посредство одного голландского банка, где размещены счета графа и который в случае надобности посылает ему деньги, пришло приглашение от русского царя прибыть в Вену.
— В Вену? Не безумство ли это? — чуть не закричала Лаура.
— Нет, потому что, как видите, мы еще здесь и живы. Граф предпочел бы съездить туда один, но как оставить мадам? Так что мы поехали втроем и остановились там в гостинице, где графиня, изображая больную, не покидала своей комнаты, а я прислуживал ей, пока сам граф ездил во дворец Шварценберг, где встречался с Александром I.
— И что же ему сказал царь?
— Мне смысл всей беседы не передавали. Граф просто сказал, что русский император дал ему несколько добрых советов и какие-то письма. Потом мы отправились в Голландию, где прожили в одном замке недалеко от Гааги до 1806 года. Но в тот год Наполеон посадил на голландский трон своего брата Луи, и нам пришлось снова тронуться в путь — в Германию.
— А почему не в Англию? Если вы бежали от Наполеона, как и от прочих врагов, то Англия была бы лучшим местом…
— Только не для господина графа, — мягко возразил Шарр. — Там, конечно, есть и друзья, но есть и
враги, причем довольно влиятельные. А если бы в опасности оказался и он, то мадам бы совсем пропала…
— Тогда почему бы не поехать в какую-нибудь далекую страну, за пределы Европы? Она могла бы там жить свободно, без этой вуали, без забот…
— В морях неспокойно, а еще граф не хотел отрываться от источника своих доходов. Кроме того, мадам все-таки предпочитала оставаться в Европе. Ей нужна была страна, где проходила хотя бы одна французская граница. Кстати, не забывайте, что в ее жилах течет и австрийская кровь. И, наконец, те, кто следил за ней издалека все это время, не хотели, чтобы она пересекала океаны. По совету русского императора мы попросили убежища у Луизы Прусской, сестры великой герцогини Шарлотты фон Сакс-Менинген. Обе они дочери герцогини Мекленбург-Стерлицкой, урожденной Гессен-Дармштадтской, и в детстве были лучшими подругами королевы Марии-Антуанетты. Королева так их любила, что, по слухам, даже взяла с собой в тюрьму их миниатюрные портреты. За эту привязанность нам было воздано сторицей: стоило только попросить о помощи, как она немедленно и щедро была нам оказана. Так что вскоре мы двинулись в сторону Хильденбургхаузена.
То, что рассказал дальше Филипп Шарр, Лаура уже слышала от фрау Маркарт, но она ничем не показала своей осведомленности.
— Я надеюсь, — заключил швейцарец, — что этот замок Эйсхаузен станет конечной точкой наших странствий. Графу и мадам тут нравится. Дом просторный, стоит на отшибе, и его легко охранять. Прекрасный сад, за ним ухаживает пожилая пара, им уже за восемьдесят. Им еще собираются подарить дом в деревне, и великая герцогиня сама подобрала новых слуг. У нас сейчас есть даже настоящая кухарка, — заявил он с улыбкой, при виде которой Лаура с удивлением вздернула бровь, — ее зовут Иоханна Вебер, и она так мила…
Тут Лауре опять пришли на память слова Ее Высочества: еще в Тампле мечтала она об уединенном замке с садом, о домашних животных… и любимых людях вокруг…
— А у вас есть животные? — спросила она, и теперь настал черед Шарра удивляться:
— Ну да, две кошки, но они у нас уже давно… Мадам их очень любит и сама кормит.
— А собаки?
— Собак нет. Они бы доставляли неудобство при переездах из города в город. И потом, вы помните, как еще в Хейдеге, когда умер Коко, мадам горько плакала и поклялась, что не будет заводить других собак. Но если мы осядем тут надолго, кто знает, не переменит ли она свое мнение… А сейчас, если позволите, мы позовем Жоэля и договоримся о завтрашней встрече. Время позднее, и мне пора в обратный путь.
