Впрочем, российскую экспансию мы ещё рассмотрим с точки зрения её рациональности и иррациональности. А здесь лишь заметим, что Россия, действительно, расположилась на огромных территориях. И эти территории не могут не давать хоть что-то русскому народу.
Достаточно напомнить современному читателю, что сейчас страна на 3/4 живёт за счёт природных ресурсов, львиная доля которых находится на севере и востоке страны. Но являются ли эти приобретения результатом государственной, в том числе военной, политики?
Несомненно! – воскликнет иной читатель. Да это же очевидно!
Отнюдь не очевидно. Государственная военная политика – это политика построения и использования регулярной армии, профессиональной или массовой.
Иррегулярные вооружённые формирования остались стране в наследство от догосударственной общественной модели военной демократии. И государство сделало все, чтобы понизить роль этих формирований в своём военном потенциале.
До конца этого сделать не удалось. И несколько одряхлевшее государство смирилось с ситуацией. «Не можешь предотвратить, обязан возглавить», – эта мысль в столь законченном чеканном виде была лишь сформулирована замполитами Советской Армии. А известна она была уже очень давно.
Казачество и было таким остатком военной демократии. Остатком, с которым боролись. Но с которым потом смирились и который потом приручили. Но как раз казачество обеспечило свыше 3/4 российских территориальных приобретений. Сибирь империи преподнесли казаки. Почти что на «блюдечке с голубой каёмочкой». Южную Россию тоже. В конце концов, российское государство по просьбе турецкого султана даже сдерживало донских казаков в их наступлении на Причерноморье и Северный Кавказ. А потом лицемерно «принимало» завоёванное казачьей кровью. Завоёванное не только без поддержки государства, но и при недоброжелательном нейтралитете его.
А Украина? Запорожское казачество было инициатором и ядром освобождения Украины от поляков. А потом, когда и казаки, и поляки предельно истощились во взаимной борьбе, Московское государство «милостиво» приняло Украину в свой состав, закрепив то, что было на 90 % уже завоёвано самим запорожцами.
Но казаки не только были тараном территориальных приобретений. Казаки потом ещё и обеспечивали закрепление результатов приобретений. Казаки, например, были решающей силой при штурме Очакова и Измаила, о чём по вполне понятным причинам умалчивает имперская историография. Трудно переоценить и роль казаков в разгроме Наполеона.
Без казаков невозможно было бы закрепление России на Северном Кавказе.
Если сравнить по критерию «затраты – эффективность» действия казаков и действия регулярной армии в процессе территориальной экспансии России, то окажется, что эти остатки догосударственных народных вооружённых сил как минимум на порядок результативнее государственных, имперских.
И это не только уникальный российский опыт. Мало кто знает, что победоносные римские легионы во многом были похожи на казачьи формирования. Легионы формировались из добровольцев. Оружие легионеры приобретали сами. И служили за… долю в военной добыче. Именно эти легионы завоевали для Рима всю Италию. Именно эти легионы выиграли тяжелейшие Пунические войны.
Именно с этими легионами Сципион Африканский стоял на развалинах взятого Карфагена.
Потом времена изменились. Легионеров снабжало оружием государство (кстати, оружие сразу стало хуже по качеству) и платило им твёрдое жалование. И эти легионы уже не были такими же непобедимыми. Их били даже рабы армии Спартака. А потом их втоптали в грязь парфянские всадники.
Таков опыт даже наследника семитской Первой империи Рима. Что же тогда ожидать от государств, населённых белыми народами. У них догосударственные воинские традиции гораздо сильнее и гораздо органичнее.
Так что в деле обороны страны и народа российская имперская армия показала себя неэффективной. В осуществлении территориальной экспансии тоже. Более того, как раз в деле территориальной экспансии её действия можно сравнить с догосударственными народными вооружёнными формированиями. И это сравнение просто убийственно для имперской военной модели по критерию «затраты – эффективность», разработанному, кстати сказать, именно для оценки военных программ.
Чем же особым отличалась эта армия и вообще имперская государственная военная политика? Чудовищными тратами ресурсов при ничтожестве полученных результатов. О том, что политические результаты несоизмеримо малы по сравнению с масштабом военных побед говорили и при Екатерине II, и при Александре I, и много позже. И так вплоть до наших дней.
Особенно тяжело это осознавать русскому человеку, знающему, какой ценой доставались эти победы. Известно замечание Меньшикова Петру I по поводу больших потерь под Нарвой: «Ничего, государь, бабы ещё нарожают». Однако не нарожали. Население России после Петра I сократилось на 20-25 %.
Известны колоссальные потери рекрутов во время войн с Турцией, которые вела Екатерина II. Это были потери не боевые. Людей морили «в процессе сбора».
Делалось ли это нарочно? Возможно, нет, а возможно, да. На этот счёт китайские имперские военные и политики были гораздо откровеннее. В эпоху Цинь, например, большие потери своих солдат были одной из целей военных кампаний. То, о чём в китайской империи говорилось открыто, тем не менее, свойственно любой империи. А признается это вслух или нет, не важно.
Не так ли «победоносный» Жуков бросал пехоту на минные поля, чтобы дать возможность пройти танкам. Хотя таких целей, как в империи Цинь, ему никто не ставил. Но напрашивается вывод, что аналогичные людоедские стереотипы по отношению к своим были просто вбиты в военный менталитет Российской империи. А СССР был прямым её наследником, только под новой вывеской.
Если говорить обобщённо, то все недостатки военной политики, заложенные ещё при Рюриковичах, были сохранены и в дальнейшем, вплоть до наших дней. Нарастал лишь масштаб негативных тенденций. Все результаты достигались в основном (исключения не в счёт) за счёт роста потерь. По стандартной имперской модели «единственного неограниченного ресурса государства – людей».
При этом военно-техническое развитие носило вынужденный, догоняющий характер. И всегда недооценивалось. Так, даже умнейший военный теоретик царской России генерал Драгомиров возражал против орудийных щитков. Они-де «поощряют трусость» у солдат.
Пожалуй, первым, кто по-настоящему оценил научно-технический фактор в войне, был «последний император» Сталин. Но об этом несколько позже.
Итак, подведём итоги оценки эффективности имперского нерусского государства в самой что ни на есть «государственной» сфере, в обороне:
1. Оборона осуществляется неэффективно, во всяком случае, не более эффективно, чем это делалось догосударственными структурами.
2. Цена этой обороны – существование государства, которое само наносит стране и народу ущерб, сравнимый с ущербом от действий тех, против кого ведутся военные действия.
