я снова открою рот, я должен запрятать свой страх как можно глубже. Я забыл сказать, что через пять минут после начала нашей беседы (допроса) между мной и следователем появился, запакованный в целлофан, пистолет, очень похожий на тот — со звездами на боках рукоятки, — который я имел глупость держать в руках.
— Я верю в разум, Павел Павлович. Да, я верю, что вы разумный человек и подпишите признательные показания.
Да где же красавчик Тимур. Неужели мама не позвонила ему?! Я посмотрел на следователя полными противоречивых чувств глазами. Он, в очередной раз проявив глубочайший ум и богатейший опыт, сказал:
— Поймите, — нам совершенно не важно: совершили вы или нет инкриминируемое вам преступление, потому что имеющаяся против вас улика диктует вам только одну модель поведения… А именно: вы признаётесь в содеянном без каких-либо оговорок, а потом ваш адвокат ищет способы смягчения приговора, ну там: психическое заболевание, ревность, личная неприязнь, роковое стечение обстоятельств, страсть и так далее, в общем на сколько работает фантазия.
— Я согласен на явку с повинной, — сказал я.
Эти слова произвели на следователя глубокое впечатление. Мне показалось, что я попал в яблочко. Но я ошибся.
— Нет, уважаемый, Павел Павлович, не выйдет. Во-первых, у нас есть против вас улика. Во-вторых… А впрочем, всё на этом, — он снова снял очки. — Я уважаю Фёдора Михайловича, но здесь совсем другой набор исходных данных, чтобы я мог тебе сказать: «Покайся, Родион. Перекрестись…»
Наступила тишина. Впрочем, тишина была относительной, ибо кровь шумела у меня в ушах. Я медленно втянул в себя воздух и промямлил:
— Мне просто необходимо поговорить с моим адвокатом… Только я не знаю его номер, мне нужен мой сотовый телефон…
— Этот телефон, — сказал следователь, достав из кармана мой старый телефон.
Я с облегчением вздохнул, потому что понял: «мамочкофон» и «яблокофон» по-прежнему лежат дома.
— Да… — проговорил я и потянулся к своей трубке.
— Это не обязательно, — проговорил следователь, убирая мой телефон обратно к себе в карман. — Ваш адвокат давно здесь. Я сейчас разрешу ему войти.
Я вздохнул с облегчением. Значит, мама дозвонилась до Тимура.
— Постойте, — сказал я уже привставшему со стула следаку. — У меня предложение…
*****
Итак, я купил себе времени до утра понедельника за сто пятьдесят тысяч. Красавчик отдал за меня деньги в руки допрашивавшему меня следователю. Я подписал внизу чистого листа, и был отпущен на свободу до семи утра понедельника тринадцатого августа двенадцатого года, когда должен буду вернуться навсегда… Будь у меня при себе вышеозначенная сумма денег, я бы остался без неё и без временной свободы. А так… Коррупция меня сюда упекла, коррупция же меня выручила. «Или я с этой минуты под стражей и вы без денег. Или я через тридцать шесть часов под стражей, а вы при ста кусках! Говорю вам: завтра у меня день рождения», — дрожа как лист, проговорил я. «Сто пятьдесят», — ответил следователь. Потом добавил: «Если сбежишь, мы всё равно тебя найдём».
*****
Я пришёл домой и сразу отправился в ванную. Когда я вышел, мама, встретившаяся мне в прихожей, с гордостью заявила:
— А дозвонилась до Красавчика!
— И что?! Тебе медаль за это выдать?! Животные в цирке и не такое проделывают, — потом поколебавшись, прибавил: — Спасибо.
«Спасибо маме, спасибо Красавчику, всем спасибо…»
Сел за компьютер. Из соседней комнаты был слышан звук телевизора: «Он повесился или его повесили?», — тревожным тоном вопрошал ведущий. Открыл почту. В Яндекс-почте всегда есть новое слово, в этот раз было слово «прострация». Итак, прострация — это истощенность, упадок сил, сопровождающийся безразличием к окружающей действительности. «У меня такой нет», — решил я.
Последний день
«Надо творить навеки, однажды и навсегда»
К. Д. Бальмонт
Воскресенье. Я обнаружил себя лежащим на диване и смотрящим в потолок. В голове вертелось смутное воспоминание из раннего-раннего детства: будто мы сидим с мамой в нашей коммунальной квартире (той, что была раньше в центре Казани, в доме, который давно снесли). Мама лепит для меня из пластилина всяких зверушек, а я радуюсь. Я же ничего не леплю, просто беру пластилин и втираю его в свою фланелевую пижаму. А мама меня не ругает, а наоборот: помогает мне втирать пластилин в пижаму; смеётся вместе со мной. Было это или нет?.. Не сумев понять: спал я или нет, — встал, открыл клетку с «два дурачка — пара» и пошёл чистить зубы. Выдавив пасту на щётку, я услышал звук сработавшего будильника:
«White brothers and sisters. Come with me
I'll fill you with desire
Take my hand and walk this land
Together…»
Значит, сейчас ровно шесть утра и ровно пятьдесят одна минута. Кешка и Сашка весело подпевали звонку будильника. Я умилился. Насыпал полные кормушки зерна, поменял воду в поилках и в ванночке для купания, потом, помешкав, посыпал весь пол клетки зерном, — неизвестно, когда о вас вспомнят в следующий раз; все десять упаковок, накануне купленного мной корма, поставил на видное место на две внешних полки шкафа. Я прощался с моими близкими существами. «Всё живое дышит. Это первое, что делает живое существо, вступая в мир. Но не это о нём знают окружающие. Им он заявляет о своём существовании не дыханием, а криком». Или… чириканьем! У тебя, Сашуленька, будет шанс стать мамой и, я не буду беспокоиться о том, что вы с Кешкой плодите беспризорников, потому что как они устроятся в жизни — это их забота, твоя забота — дать им шанс. Кеша смотрел на меня и не знал что сказать.
Через пятнадцать минут я вышел из дома и, если всё пойдёт по намеченному плану, то — вышел в последний раз. Заехав в ближайший Макавто за кофе и бутербродом, я устремился на дачу, где до завтрашнего дня отдыхали мама с Ратмиром.
Через тридцать минут быстрой езды, — видеофиксация моих превышений скорости была мне на руку, — я подъехал к домику. Время: восемь часов восемь минут; удача при мне. Естественно, все ещё спали. Придётся разбудить, это ещё больше разозлит мать.
*****
Спустя десять минут наш с матерью разговор принял нужное мне направление. Мы стояли около моей машины на аллее и одинаково жестикулировали при разговоре, что выдавало в нас довольно близкую родственную связь.
— Зачем ты вообще приехал сюда? Да ещё в такую рань?! — раздражённо спросила мать.
— Тебе о чём-нибудь говорит словосочетание: «пластилиновая пижама»? Или пижама в пластилине? Мы с тобой никогда не мазали пижаму пластилином, а?
— Нет, не говорит… Как ты тут оказался
