по взаимному согласию обоих молодых людей. Позвольте спросить мою девочку, согласна ли она на этот брак, ваше величество.
Придворные переглянулись, поражённые. Они, понятно, ждали не такого ответа, ведь брачное предложение, исходящее от императора, само по себе величайшая честь, от которой не полагается отказываться по многим причинам, женить же свою дочь на наследнике престола было для многих отцов недостижимой мечтой. Но сам Гвеснер нисколько не удивился и совсем ничем не показал какого-либо неудовольствия. Риган тоже остался невозмутим, словно не о его женитьбе шла речь. Он смотрел только на графа и совершенно не замечал ненавидящего взгляда Канута, который сверлил его, как будто мог причинить хоть какой-то вред.
– Что ж, – любезно согласился правитель. – Спросите, граф.
Сорглан обернулся к бледной жене.
– Милая, позови Ингрид, будь добра.
Алклета, не промолвив ни слова, ушла, и все остались ждать в полной тишине. Только едва шуршали шаги слуг, расставляющих на столе тарелочки, графины и кубки.
Потом распахнулась дверь в спальню дочери графа Бергденского, и она, облачённая в строгий, вполне приличный пеньюар, очень бледная, опирающаяся на руку матери, прихрамывая, вышла в гостиную. Подошла к отцу, с трудом, удерживаясь за его руку, исполнила лёгкий реверанс в сторону императора и оглядела комнату с любопытством, но без какого-либо трепета. Сорглан испытал болезненный укол совести. «Бедняга, – подумал он. – Она и не подозревает об опасности. Ну да, она ведь не могла подслушивать».
– Ингрид, – выговорил он, следя, чтоб голос не сбился. – Его величество почтил нас своим посещением, чтоб сделать тебе некое предложение.
– Да, – неторопливо начал Гвеснер. – Дело в том, что…
Но тут, прерывая отца, вперёд неожиданным порывом выступил Риган. Это было невежливо, но император без каких-либо возражений замолчал. То есть, понятно, простил.
– Миледи, – сказал герцог. – Я прошу вашей руки.
Сорглан, не отрываясь, следил за лицом дочери.
Она нисколько не удивилась, не испугалась, не нахмурилась и осталась по-прежнему спокойна, словно бы только того и ждала. Опустила глаза, раздумывая, а потом, отпустив руку отца, шагнула немного вперёд. Неуверенно, но самостоятельно.
Прошу вас. Вам как? – спросила она. – Отдельно завернуть или в комплекте? – И протянула свою восково-бледную правую кисть, едва улыбаясь глазами.
Сорглан, Алклета и Канут одинаково опешили, но ещё больше было их изумление, когда, поцеловав протянутую ладошку, Риган вдруг схватил Ингрид и прижал к себе, погрузил лицо в её волосы. Он целовал её в макушку, нисколько не смущаясь удивлённых придворных, Гвеснер же поднялся из кресла и протянул Сорглану руку.
– Итак? – спросил он, улыбаясь. – Решили, граф?
– Да. – Сорглан прекрасно владел собой. – Ваше предложение – огромная честь для всей нашей семьи. Я с радостью отдаю свою дочь в жёны вашему сыну, без боязни и сомнений.
– Отец!.. – едва слышно выдохнул Канут, опуская руки.
– Я рад принять твою дочь в нашу семью, – важно завершил Гвеснер принятый ритуал сватовства.
– Папа. – Ингрид обернулась, отрываясь от Ригана. – Мама… Познакомьтесь с моим мужем. Это о нём я тогда говорила. – И снова приникла к герцогу, прячась от взглядов ошеломлённых родителей и растерянного, раздавленного брата.
Риган нашёл Ингрид на террасе – она уже достаточно окрепла и гуляла по дворцу, но, конечно, строго в сопровождении горничной и охраны. Молодая женщина накинула на себя тёплый меховой плащ и с наслаждением вдыхала влажный, насыщенный морской солью воздух. Уже пахло весной, приближались оттепели, и уже теперь снег медленно оседал под тяжестью выделившейся воды. Конечно, предстояли ещё и заморозки, но немного и, наверное, они будут несильные, а на весну, на время первой травы, перед самым Бельтаном, была назначена свадьба.
Герцог чуть-чуть полюбовался изящной фигуркой любимой и подошёл ближе.
– Доброе утро! – Она обернулась, улыбнулась и снова стала разглядывать парк. – Красиво даже так. Даже без зелени и без изморози.
– Красиво, когда не навалено всякого мусора под кустами и деревьями, – добавил Риган.
– О, тебя, я вижу, ностальгия по родине не терзает.
– Я там был не на своем месте. Здесь я себя чувствую человеком, а там был лишь кусочком монолитной толпы… Солнце, ты не слишком долго стоишь? Трёх недель не прошло, как ты чуть богу душу не отдала.
– Я крепкая.
– Ты красивая. – Он обнял её за плечи. – Пойдём, я отведу тебя полежать.
– Я не хочу лежать.
– Хорошо, тогда отведу тебя к себе и кое-что покажу, а потом ты ляжешь и полежишь. Хорошо?
– А что покажешь? – Ингрид подняла голову и ласково посмотрела на него, ласково и вместе с тем наивно, как ребёнок. Умилённый Риган прижал её к себе. – Да отпусти меня, медведь! Раздавишь!
– Не раздавлю.
– Да что покажешь-то? Расскажи!
– Я велел привезти Ивара из своего особняка…
– Ивара? Сына? – Ингрид встрепенулась. – Пойдём, скорее, пойдём! Ну же!
Герцог слегка нагнулся и подхватил её на руки.
– Не напрягайся. Иду, иду, не бойся.
Молодая женщина, обняв его за шею, смотрела вокруг взволнованно.
Риган преодолел широкую лестницу, прошёл двумя переходами, толкнул ногой дверь и поставил возлюбленную на пол. Она жадно огляделась, рефлекторно оправляя на себе одежду.
Пятилетний, крепенький, как боровичок, мальчик валялся на ковре и пытался составить какую-то осмысленную конструкцию из предметов серебряного обеденного сервиза на двадцать персон. Вилки, ложки и столовые ножи с закруглёнными кончиками были рассыпаны повсюду. Когда открылась дверь, мальчик обернулся, задел рукой башенку, выстроенную из трёх соусниц, большого блюда, тарелки и нескольких чайных блюдец с чашками, и всё это с оглушительным грохотом раскатилось по углам. Он вскочил, смущённо приглаживая волосы.
– Ой, пап, извини, – проговорил он. – Я уберу. Я ничего не разбил, честное слово!
Риган улыбнулся и наклонился к растерянной Ингрид, которая, не отрываясь, смотрела на мальчика.
– Это он. Ивар, познакомься, это твоя мама.
Ингрид подошла к мальчику и опустилась перед ним на колени. Осторожно взяла его за плечо, погладила, улыбаясь сквозь мгновенно выступившие слезы. Она разглядывала его спутанные волосы, лицо с чёткими чертами, которые были сложной комбинацией черт отца и матери, бабушек и дедушек, помятый костюм чёрного атласа, тонкую шейку, такую трогательную, какой она может быть только у детей или красивых женщин, и маленькие исцарапанные руки с длинными изящными пальчиками. А потом опустила голову и спрятала счастливое
