уехал в деревню и засел наконец за написание книги, параллельно занимаясь строительством дома по своему вкусу.
К лету 1887 года дом был вчерне выстроен — с мезонином, шестью комнатами и мебелью, привезенной из Петербурга (заказ и доставка этой мебели обошлись в 1800 рублей — очень немалые по тем временам деньги). В прихожей стояло чучело тибетского медведя, кровать была набита хвостами диких яков, стены украшали портреты с автографами цесаревича и великого князя Георгия Александровича, а также портрет самого Пржевальского с богатой охотничьей добычей, нарисованный его товарищем А. А. Бильдерлингом.
«Внизу, — писал об этом доме великий ученик Пржевальского П. К. Козлов, живший какое-то время в этом доме, — было шесть комнат с прочною мебелью, заказанной в Петербурге. В гостиной столя в виде чучела тибетский медведь, державший в передних лапах поднос, на котором обыкновенно складывались соблазнительные яблоки и сливы. В столовой вдоль стен красовались художественно исполненные чучела азиатских фазанов и голова рогатой красавицы — тибетской антилопы оронго, а в кабинете по стенам висели карты Азии. Во втором этаже было три комнаты, из которых в одной находилась большая библиотека с книгами преимущественно по географии и естествоведению Азии…» Среди этих книг встречались редчайшие издания, например «Путешествие в 1286 году по Татарии и другим странам востока венецианского дворянина Марко Поло», издание 1873 года и «Статистическое описание Китайской империи», сделанное отцом Иакинфом — главой русской духовной миссии в Китае, изданное в 1842 году.
К сожалению, дом Пржевальского был сожжен во время Великой Отечественной войны, однако его воссоздали в советское время по описаниям, фотографиям и рисункам. Сегодня в нем располагается Дом-музей Н. М. Пржевальского в поселке Пржевальское Смоленской области.
Вокруг дома был разбит сад, в котором Николай Михайлович экспериментировал с привезенными из Азии растениями. В дальнем углу сада стояла «хатка» из трех комнат, где Николай Михайлович любил работать. Он хотел, чтобы в его саду было столько зелени, чтобы в него прилетали соловьи. И эта мечта сбылась!
4 июля 1887 года он пишет Роборовскому:
«Пишу в прежней хате в саду; строчу теперь 4-ю главу. Растения тибетские все разобрал и сделал им список. Когда приедешь — привози свою фотографию — снимешь Слободу» (Роборовский так и сделал; этот снимок сохранился и на нем можно увидеть ту самую «хатку»).
Не успев закончить книгу, он уже начал тяготиться размеренным укладом своей жизни и мечтать о новых странствиях. «Право, — говорил он, — когда закончишь это писание, то вздохнешь свободнее и радостнее, как бы отделавшись от наскучившей любовницы!»
В начале марта 1888 года книга была закончена, и Пржевальский выехал в Петербург, где представил Географическому обществу план своего пятого путешествия, целью которого был исключительно Тибет. Одновременно с этим проектом Пржевальский подал докладную записку военному министру Ванновскому. Уже 15 марта ходатайство военного министра было утверждено императором, причем с оговоркой, что на содержание экспедиции лучше выделить средства золотом и серебром, так как кредитные билеты не имеют хождения в Китае.
Занимаясь подготовкой к пятой экспедиции, Пржевальский хлопотал и об издании книги, для чего цасаревич пожаловал ему 25 тысяч рублей. В благодарность Николай Михайлович посвятил ему свою последнюю книгу «Четвертое путешествие в Центральной Азии. От Кяхты на истоки Желтой реки, исследование северной окраины Тибета и путь через Лобнор по бассейну Тарима». Книга вышла в начале августа и вскоре оказалась в библиотеке Николая Александровича, неравнодушного к дальним странствиям. В 1890 году он отправился в дальнее путешествие, побывав в Египте, Индии и даже в Японии. Быть может, записки Пржевальского вдохновляли его и тогда, и позже, когда Россия решилась на широкую экспансию на Дальнем Востоке, завершившуюся злосчастной войной с той же Японией. Впрочем, самого путешественника к тому времени давно уже не было в живых…
Глава девятая. В последний путь
Плохое предсказание. — Болезнь Макарьевны. — Прощание со Слободой. — Печальный отъезд в экспедицию. — Политические интриги. — В Самарканд по железной дороге. — Фазаны на реке Чу. — Роковая оплошность. — Болезнь. — Последняя воля. — Прощание с героем.
Против всякого обыкновения, Николая Михайловича одолевали тяжелые предчувствия и сомнения в своих силах.
— Сам-то я довольно здоров, — говорил он, — хотя теперь далеко не та сила физическая, какая была в молодые годы; теперь мне 49 лет, зато опытности много.
Обычно скептически относившийся ко всякой мистике, весной 1888 года Николай Михайлович забавы ради сунул ладонь поручику Артамонову, гадавшему по руке своим сослуживцам в Военно-ученом комитете Главного штаба.
— Вы думаете образно, никогда не забываете друзей. Но жизнь ваша будет коротка, — сказал ему Артамонов и эти слова глубоко запали в душу Пржевальского — за неделю до отъезда он вспомнил об этом пророчестве.
В июле 1888 года Пржевальский в последний раз приехал в Слободу. Его сопровождали Роборовский, Козлов, Телешов и Нефедов. Перед самым отъездом из Петербурга стало известно, что давний соратник Пржевальского урядник Иринчинов отказался идти в экспедицию, чувствуя, что если пойдет, то домой не вернется.
— Умно Иринчинов сделал, что не идет в путешествие, — сказал на это Николай Михайлович. — Он умнее в этом случае меня; нравственно я тоже чувствую себя слабым, усталым, хотя физически крепок.
Это замечание он несколько раз повторял в последующие дни Роборовскому и Козлову. Но его молодые спутники, боготворившие Николая Михайловича, отказывались верить, что силы его иссякают и списывали хандру на всякие рядовые причины. Одной из таких причин была, несомненно, болезнь Ольги Макарьевны, к которой Пржевальский всю жизнь был глубоко привязан.
Николай Михайлович трогательно беспокоился о ней еще в марте в письме к своему управляющему: «Пойдем в экспедицию в половине августа. Макарьевне передайте как-нибудь помягче о том, что я еду на два года… Нужно только как-нибудь обставить Макарьевну, чтобы она не скучала. Расходы я для этого сделаю какие угодно. Пусть откуда хочет выпишет себе подругу или возьмет кого-нибудь из родственников — я на все согласен лишь бы моя любимая старуха могла жить спокойно. Затем, на вас я вполне надеюсь; откровенно говоря, я туго привязываюсь к человеку, зато эта привязанность бывает прочная»[158].
К лету Макарьевна уже совсем слегла, у нее нашли воспаление почек. Николай Михайлович был очень огорчен, что придется оставить ее в этом состоянии.
Дата отъезда была назначена на 5 августа. Все вещи были отправлены на станцию накануне, сборы окончены. Утром Николай Михайлович встал рано, но в дорогу не торопился. Собрались соседи проводить отъезжающих. Не сказав никому, Николай Михайлович с террасы вышел в сад, в одиночестве прогулялся до хатки, останавливаясь, чтобы полюбоваться своими растениями, словно желая их запомнить. В глазах его стояли слезы.
Потом он пошел проститься с Макарьевной.
— В последний раз! — вскрикнула Макарьевна, увидев Николая Михайловича, и больше ничего не могла сказать.
Пржевальский вернулся в свой кабинет. Когда следом за ним
