иногда начинала как-то по-птичьи дёргать головой, и выглядело это довольно жутко.
– С тобой всё в порядке? – осторожно, словно опасаясь услышать что-то нехорошее, спросила Маша.
– Я не знаю, – ответила Дана, задумчиво глядя на ползущую по травинке гусеницу. – В голове туман какой-то. И это не от усталости, я совершенно не… не… не… – она будто бы забыла нужное слово. Вспомнила спустя несколько секунд: – не утомилась.
Маша пыталась себя успокоить: это ещё ничего не значит! Подумаешь, головой дёргает. Подумаешь, слово забыла. Со всеми бывает. Нет, это явно не наказание Луны.
Дана перевела взгляд с гусеницы на ручей, дёрнула головой.
– Ты рассказывала про лесную деревню, – произнесла она заторможено. – Я хотела бы… – пауза. – Хотела бы там побывать. Ты… отведёшь меня туда?
– Да, конечно! – охотно согласилась Маша.
Она решила, что эта просьба – хороший знак. Почему? Да просто хотелось в это верить. Неизвестно, что случится через полчаса, через час, а прямо в эту самую минуту, пускай горит хотя бы искорка надежды.
Напившись из ручья, они отправились в путь. По дороге Маша показывала Дане достопримечательности: высокое дерево, на коре которого было выцарапано слово «Ёж»; чаща, где однажды она повстречала лося и впервые испытала на живом существе силу внушения; любимая поляна с ещё не созревшей земляникой… Маша срывала съедобные растения и давала их попробовать Дане. Та оценила лишь вкус сныти – съела целый пучок. А насчёт других трав сказала, что они были бы хороши в салате, а сами по себе – не очень. Маша с ней согласилась: и правда не очень. Особенно после всех тех вкусностей, что готовила Дана, после её кексов и печений.
Дошли до погоста, постояли возле могилки Аглаи.
– Хорошее место, – одобрила Дана. – Хотела бы я… – запнулась, наморщила лоб и продолжила, с заметным усилием выговаривая слова: – Хотела бы я… что бы меня… похоронили здесь. Тут так спокойно.
Голос её менялся, он стал тягучим, будто Дана говорила во сне, а не наяву. И Маше всё сложнее было внушать себе, что это ещё ничего не значит. С горечью она признала: Дана становится другой. Безжалостная Луна наказывала. И что же теперь делать? От бессилия Маше плакать хотелось.
Когда выходили с территории погоста, Дана вдруг опустилась на четвереньки, склонила голову, словно к чему-то напряжённо прислушиваясь, и застыла в такой позе.
– Дана, – жалобно позвала Маша.
Но та не реагировала. Черты лица обострились, глаза изнутри, будто изморозью покрылись.
– Дана! – Маша уже не могла сдерживать слёзы. – Ну, пожалуйста, очнись! Мы со всем этим справимся. Как-нибудь. Мы справимся.
Опять пыталась саму себя обмануть, вот только не получалось. Она опустилась на колени, обняла Дану.
– Я не прощу это Луне. Никогда не прощу.
Через несколько минут Дана очнулась и уставилась на Машу так, словно впервые её видела. Но, спустя пару мгновений, во взгляде появилась осмысленность.
– Я… уснула, да?
Голос стал ещё более тягучим, с какими-то морозными нотками. Маша всхлипнула и ответила:
– Уснула. Тебе нужно отдохнуть.
– Ты плачешь? Не… не… не плачь. Не хочу видеть… – Дана застонала, прижав ладонь к виску. – Не хочу… слёзы видеть.
– Я не буду плакать, обещаю.
Они поднялись и не спеша двинулись дальше. Солнце светило, бабочки порхали, но Маше всё казалось тусклым. Плохой день. А за ним последует плохая ночь. А потом будет плохое завтра. Ей не хотелось подбадривать себя, искать светлые пятна во мраке. Не сейчас. Она смирилась и словно бы наполовину умерла. Оставалось лишь плыть по течению и наблюдать, как близкий человек теряет себя.
Добрались до деревни. Немного посидели на берегу пруда, затем принялись бродить среди замшелых развалин. Временами Дана «отключалась» и Маша с тоской дожидалась, когда та выйдет из этого состояния. В чертах лица Даны всё больше проступало что-то звериное, хищное, в движениях появилась резкость, речь стала невнятной, обрывистой.
– Тебе здесь нравится? – спросила Маша.
Дана поглядела на неё удивлённо, а потом, заметив сороку на ветке бузины, припала к земле и начала подкрадываться к птице. Как же Маше больно было это наблюдать. Сердце словно тисками сжимало. Дана превращалась в зверя – такова расплата за нарушение законов Мира Большой Луны.
Сорока возмущённо крикнула и улетела. Дана фыркнула, клацнула зубами, затем, опомнившись, растерянно поглядела по сторонам.
– Пло-о-хо, – даже не произнесла, а скорее простонала она. – Всё… пло-о-хо… До-ом. Где мой до-ом…
– Пойдём, Дана, – тяжело вздохнула Маша. – Пойдём. Я отведу тебя домой.
Они покинули деревню. Дана постоянно отвлекалась – то какую-нибудь букашку или птицу норовила поймать, то принималась напряжённо нюхать воздух. К вечеру она уже передвигалась на четырёх конечностях, а когда появилась луна, завыла так, что у Маши всё внутри похолодело. В этом вое была безмерная тоска, сожаление и боль.
Луна. Такая равнодушная. Маша теперь знала, что на мольбы она не ответит.
До дома добрались лишь под утро, когда небо на востоке только начало светлеть.
«Здесь когда-то жила хорошая семья, – подумала Маша. – Моя семья. Теперь всё в прошлом».
Всё в прошлом. Страшные слова. А ведь совсем недавно она считала, что всё ещё впереди и семья казалась чем-то вечным, как звёзды. Смотрела на жизнь глазами ребёнка, как сказал бы Мертвец. Да, так и есть. Отмеченная Луной необычная девочка всего лишь желала быть беспечным ребёнком. Хотела познать, что такое детство. Познала. Но, как выяснилось, детство у солдат Луны скоротечно, точно зимняя оттепель.
И ворота и входная дверь оказались не заперты. Маша сделала вывод, что тут побывали сектанты, после того, как она сбежала из их лагеря.
Дана глядела на стены, мебель и тихо скулила. Иногда она силилась произнести какое-то слово, но получалось что-то невнятное. Маше казалось, что это слово «Илья». В гостиной Дана долго всматривалась в фотографию на стене, где на фоне зимнего леса стояли она, Маша и Илья. Потом выдавила:
– Семь-я.
– Семья, – повторила Маша. – Да, это наша семья. Всё верно.
Дана уселась на пол, прислонилась спиной к стене и, обхватив колени руками, закрыла глаза. Маша поцеловала её в щёку и обратила свой внутренний взор на колодец в сознании. Прошептала:
– Ты попадёшь в другой мир, Дана. Там тебе будет хорошо, обещаю.
На этот раз она верила каждому своему слову. Верила, что Дана попадёт в чудесный мир, где нет ни Луны, ни Грозы. Верила, что там её встретят пропавшие во время войны люди леса – совершенно не постаревшие, со светлыми лицами. Верила, что в том мире водятся прекрасные звери и птицы, а мёртвое дерево, с вырезанным на нём словом «Ёж» теперь вовсе
