Ознакомительная версия. Доступно 34 страниц из 169
же столь гибкое, когда дело идет о том, чтобы внутренне теснейшим образом связать себя с добром во всех его видах; таково это сильное слово, столь чуждое всякого зла, но столь верное в своем сочетании с многоразличными видами добра. Есть мужество, которое не теряет смелости при любых опасностях, есть мужественное великодушие, которое гордо возвышается над всеми обстоятельствами, есть мужественное терпение, которое терпеливо переносит страдание, но все же удивительнее всего сочетание кротости и мужества, то кроткое мужество, которое тяготу несет – легко. Ведь нет ничего удивительного в том, чтобы с железной мощью взяться за самое неподатливое и упорное; но вот что удивительно: с железной мощью суметь кротко взяться за самое хрупкое или с легкостью возложить на себя тяготу.
И ведь именно к кротости призывает своих последователей Христос: научитесь от Меня, ибо Я кроток и смирен сердцем[313]. Да, Он был кроток. Он нес ведь тяжкое бремя, которое намного превосходило силы человека и даже всего человеческого рода; и Он нес это бремя легко. Ведь если, неся это тягчайшее бремя, Он имел время, готовность, участие, самоотверженность для того, чтобы непрестанно заботиться о других, помогать другим, исцелять больных, посещать несчастных, спасать отчаивающихся: разве тем самым не нес Он бремя легко! Он нес тягчайшую заботу – заботу о падшем человеческом роде; но Он нес ее так легко, что Он не угашал курящегося льна, не переламывал надломленной трости[314].
По образу, который Он явил, должен быть и последователь. Если кто-то несет тяжкое бремя, но при этом ищет помощи других и перекладывает на них часть бремени; или если он несет тяжкое бремя, но при этом способен думать только о том, чтобы ему вынести его: тогда он, конечно, несет это бремя отчасти или же целиком, но несет его нелегко. Если кому-то приходится собрать воедино все свои силы, так что у него не остается ни одной мысли и ни единого мгновения, которые он мог бы уделить другим, если он, таким образом, в крайнем напряжении несет свое бремя: тогда он, конечно, несет его, но несет его нелегко; он несет его, возможно, с терпением, но несет его не с кротостью. Ведь мужество шумит, великодушие высится, терпение молчит; но кротость несет свою тяготу легко. Можно увидеть мужество и великодушие; и терпение можно видеть в усилии: но кротость скрывает себя от всякого взгляда, – она выглядит столь легкой и однако столь трудна. Когда в душе человека обитает мужество, об этом говорят его глаза; когда в душе обитает великодушие, об этом говорят облик и взгляд; терпение выдают уста, которые при этом молчат: но кротость невозможно увидеть.
Каково тогда легкое бремя кротости? Да, это то же самое тяжкое бремя, несомое с легкостью. Но каково тогда тяжкое бремя кротости? Да, оно может быть самым разным, но решающим является здесь не качество бремени, а сама кротость. Легкое бремя нетерпения может быть тоже самым разным, но решающим является не качество бремени, а нетерпение, которое легкое превращает в трудное, не-терпение, которое не сопрягается с мужеством, но относится к роду терпения как выродок. Ведь действительно, с кротостью тяжкое бремя становится в божественном смысле на самом деле легким; так же, как горькой истиной является то, что при нетерпении легкое бремя становится действительно тяжким. Благость есть легкое иго, и кротость – легкое бремя. Вовеки не может быть никакого сомнения в том, что легко нести то, что во благо; так что сомнение ополчается против чего-то другого; оно прекрасно способно понять, что то, что во благо, – легко; но оно не желает верить в то, что тяжкое страдание – во благо. Вовеки не может быть никакого сомнения в том, что кротость это легкое бремя; так что сомнение ополчается против чего-то другого; оно прекрасно способно понять, что кротость легка, но оно не желает понимать, что тяготу кротость делает легким бременем, что бремя действительно становится легким, как на самом деле и происходит.
Если поэтому тот, кто сегодня не знает, на что он будет жить завтра, если он, следуя Евангельскому наставлению (ведь Христос пришел в мир не для того, чтобы упразднить заботу о пропитании, даровав всем достаток), не заботится о завтрашнем дне: тогда ведь он несет это тяжкое бремя легко. Ах, тогда как, наверное, всегда мало тех, о ком можно сказать, что они имеют уже достаточно на свой век, повсюду, напротив, можно видеть беспокойство, глаза которого растерянны от того, что смотрят чересчур далеко, – беспокойство, способное простереть заботу о пропитании на время, которое даже превосходит время человеческой жизни. С таким беспокойством человек тяжело несет свое тяжкое бремя. Но если он даже вооружится терпением, решившись нести это бремя столько, сколько потребуется от него: и тогда он все-таки будет нести его нелегко. Время – это коварнейший и сильнейший враг, особенно если оно, сплотившись, вершит свой набег и называется будущим; оно тогда словно туман, который не виден вблизи, но чем более вдаль ты смотришь, тем страшнее он кажется. Когда терпение, глядя на это будущее, подъемлет его, тогда видишь, насколько оно тяжело; но мужественная кротость даже не заботится о завтрашнем дне. Кроткий тут же укрощает свой взор, смотрит на близлежащее и потому не видит бесконечности будущего. Завтрашний день это ведь тоже будущее, но будущее настолько близкое, насколько это возможно; столь осторожно кротость подъемлет будущее, столь кротко идет она вперед. Ведь в непосредственной близости туман невозможно увидеть, но дай только волю глазам, как он примет пугающий вид; так и будущее невозможно увидеть в непосредственной близости: поэтому кротости удается не заботиться о завтрашнем дне. Разве это не значит нести тяжкое бремя времени, бремя будущего легко? – Так, когда тот, кто рожден рабом, следуя сердечному увещеванию апостола[315] (ведь Христос пришел не для того, чтобы упразднить рабство, даже если это станет и становится одним из следствий Его пришествия), не заботится об этом, и только если ему это предлагают, избирает стать свободным: тогда он несет это тяжкое бремя легко. Сколь тяжко это бремя, лучше всего знает сам несчастный, и это знают также люди, проявляющие участие к нему. Если он вздыхает под бременем, как вздыхают и те, кто сострадает ему, то он тяжело несет это бремя; и если он, вооружившись терпением, примиряется со своей судьбой и терпеливо надеется на свободу, тогда он все равно несет его нелегко. Но кроткий, имеющий мужество действительно верить в свободу духа, несет это тяжкое бремя легко: он не
Ознакомительная версия. Доступно 34 страниц из 169
