«Северная звезда» — фильм, лишенный любой политической тяжеловесности, лирический и непосредственный. — Босли Кроутер, The New York Times.
Во время войны были три фильма, которые я назвал бы, скорее, просоветскими, чем прокоммунистическими: «Миссия в Москве», по моему мнению, искажавшая историю; «Северная звезда» и «Песнь о России», где Россия изображена как волшебная страна молочных рек в кисельных берегах. Я никогда не относился к ним чересчур серьезно, поскольку они сняты во время войны. Я относился к ним, как к форме интеллектуального ленд-лиза. — Макгиннес, КРАД, 22 октября 1947 года.
Отделение коммунизма от России состоялось, но наивный пафос советского цикла — «русские — люди, как мы» — наивен на современный взгляд. Насаждавшийся четверть века сатанинский образ большевиков и русских перебороть можно было, лишь изобразив их ангелами во плоти. Пропаганду может только перекричать другая пропаганда. Можно иронизировать над лубочной клюквой и возмущаться апологией террора, но то, что в США сняты эти фильмы, само по себе замечательно. А «правду жизни» в классическом Голливуде искать заведомо бессмысленно.
* * *
«Миссия в Москву» — особый случай: Уорнеры подписали контракт с Дэвисом в июле 1941-го, еще до вступления США в войну. В 1947-м, отбиваясь от КРАД, Джек Уорнер заявит: он исполнял личную просьбу позвонившего ему ФДР. Затем переменит показания: к Дэвису он обратился по собственной инициативе.
Первая версия правдоподобнее. Для ФДР фильм был антиизоляционистским аргументом в споре с законодателями. То есть самый «сталинистский» фильм — инструмент сугубо внутренней политики США.
Советско-американская дружба достигала зенита, когда 13 октября 1942 года Базыкин сообщал члену правления ВОКС Лидии Кисловой:
[Начальнику Технического управления КДК, главе делегации советских киноинженеров] Ирскому не удалось ни проникнуть в студию, ни поговорить с постановщиком фильма. Не удалось это также и товарищу Литвинову во время его пребывания в Голливуде. До нас дошли сведения, что в фильме возможны антисоветские выпады, о чем было сообщено товарищу Литвинову для возможного дипломатического вмешательства. Однако товарищ Литвинов отказался это сделать и дал указание советским работникам держаться подальше от всех дел, с этим связанных. Товарищ Ирский привез только один из первых вариантов первой половины сценария, знакомство с которым показывает, что отсутствие контроля со стороны советских людей может повести к появлению в фильме ряда сцен, искажающих историческую действительность.
Исходя из личных симпатий, Дэвис настаивал, чтобы сценарий доверили, несмотря на отсутствие у него киноопыта, Колдуэллу. Удивительно, но он настоял. В кои-то веки Уорнеры не только в этом проявили удивительную наивность. Заключая контракт с Дэвисом, они якобы полагали, что вписанный им беспрецедентный пункт о праве автора первоисточника одобрить (или не одобрить) сценарий — чистая формальность.
То, что изготовил Колдуэл, продюсеры сочли катастрофой: он, по слухам, живописал, в частности, секретную встречу Троцкого с Риббентропом. Только тогда на помощь призвали Коха: не как коммуниста, а как «врача „скорой помощи“». Дэвис буквально диктовал ему диалоги своего экранного двойника с Черчиллем.
