— Да, я знаю… Но она их не нашла, — сказал Тобиас.
— Еще как нашла! — возразил Боденштайн. — Но она их уничтожила, потому что вы сразу увидели бы, что она вас обманывала.
Тобиас, судорожно сглотнув, уставился на Боденштайна. До него постепенно доходили истинные масштабы Надиной лжи, жертвой которой он стал.
— Все в Альтенхайне знали правду, — продолжала Пия. — Клаудиус Терлинден молчал, чтобы спасти своего сына Ларса и свое имя. А поскольку его мучили угрызения совести, он оказал вашей семье финансовую помощь и…
— Это была не единственная причина… — перебил ее Тобиас. Его застывшие черты постепенно оживали. Он посмотрел на отца. — Но теперь я наконец все понял… Его интересовала только его власть над людьми и…
— И что еще?
Но Тобиас лишь молча покачал головой.
Хартмут Сарториус пошатнулся. Обрушившаяся на него правда о соседях и бывших друзьях оказалась для него слишком страшной. Вся деревня молчала и врала, из корыстных побуждений спокойно смотрела, как гибнет его бизнес, его семья, его доброе имя, его жизнь… Он опустился на один из стоявших вдоль стены пластмассовых стульев и закрыл лицо руками. Тобиас сел рядом с ним и обнял его за плечи.
— Но у нас есть и хорошие новости, — сказал Боденштайн, который только теперь вспомнил, зачем они с Пией, собственно, пришли в больницу. — Мы ведь шли к Амели Фрёлих и Тису Терлиндену. Мы нашли их сегодня в подвале одной старой виллы в Кёнигштайне. Их похитила и спрятала там фрау доктор Лаутербах.
— Амели жива?.. — Тобиас резко выпрямился. — С ней все в порядке?
— Да. Пойдемте с нами. Амели будет вам очень рада.
Тобиас поколебался несколько секунд, но потом все же встал. Его отец тоже поднял голову и робко улыбнулся. И вдруг эта улыбка погасла, и его лицо исказилось гневом и ненавистью. Он вскочил и с проворностью, которой Пия никак от него не ожидала, бросился на мужчину, только что появившегося в холле.
— Папа, не надо! Стой!
Пия сначала услышала Тобиаса и лишь потом узнала Клаудиуса Терлиндена, вошедшего в сопровождении жены и супругов Фрёлих. Они, очевидно, направлялись к своим детям. Хартмут Сарториус схватил Терлиндена за горло и принялся его душить. Кристина Терлинден, Арне и Барбара Фрёлих стояли рядом как парализованные.
— Скотина!.. Сволочь!.. — в ярости шипел Хартмут Сарториус. — Гнусная, подлая тварь!.. Моя семья — на твоей совести!
Побагровевший Терлинден отчаянно махал руками, пытался ногами отбиться от своего врага. Боденштайн, сообразив, что происходит, сделал шаг в их сторону. Пия тоже попыталась вмешаться, но ее грубо оттолкнул в сторону Тобиас. Налетев на Барбару Фрёлих, она потеряла равновесие и упала. Вокруг уже собралась толпа зрителей. Тобиас подоспел к отцу раньше других и хотел схватить его за руку, но в этот момент Терлиндену наконец удалось вырваться. Страх смерти удвоил его силы. Он оттолкнул от себя Сарториуса. Тот споткнулся и навзничь рухнул на торец открытой стеклянной огнестойкой двери. Тобиас закричал и бросился к лежащему на полу отцу, вокруг которого мгновенно образовалась лужа крови. Пия, очнувшись от секундного ступора, сорвала с шеи Барбары Фрёлих голубой шелковый шарф, опустилась на колени, не обращая внимания на кровь, и попыталась зажать рану на затылке Сарториуса. Его ноги конвульсивно дергались, из горла вырывался хрип.
— Врача! Скорее! — крикнул Боденштайн. — Черт побери, должен же где-нибудь поблизости быть врач!
Клаудиус Терлинден отполз на четвереньках в сторону, хрипя и судорожно кашляя.
— Я… не хотел этого… — лепетал он. — Я… я… не хотел этого… Это… был… несчастный случай…
Крики и шум доходили до сознания Пии словно откуда-то издалека. Ее джинсы, руки и куртка были в крови. Вдруг она увидела прямо перед собой белые туфли и белые брюки.
— Отойдите в сторону! — скомандовал кто-то.
Она отодвинулась в сторону и, подняв голову, поймала взгляд Боденштайна. Было поздно. Хартмут Сарториус был мертв.
* * *
— Я ничего не могла сделать!.. — Пия, потрясенная случившимся, покачала головой. — Все произошло так быстро!..
Она дрожала всем телом и с трудом удерживала стакан колы, который сунул в ее перепачканные кровью руки Боденштайн.
— Не переживай ты так, — попытался он ее успокоить.
— А я переживаю, черт побери!.. Где Тобиас?
— Только что был здесь.
Боденштайн посмотрел по сторонам. Доступ в холл был перекрыт, но в нем по-прежнему царила сутолока — полицейские и врачи с напряженными, растерянно-испуганными лицами, судмедэксперты в своих белых комбинезонах, мрачно наблюдавшие, как уносят цинковый гроб с телом Сарториуса. Никакие врачи ему не помогли бы. Он так неудачно ударился головой о дверь, что проломил себе черепную коробку.
— Посиди здесь, — сказал Боденштайн, положив Пии руку на плечо, и поднялся. — А я пойду поищу Тобиаса.
Пия кивнула и уставилась на липкую, уже засохшую кровь на своих руках. Потом резко выпрямилась, сделала несколько глубоких вдохов и выдохов. Сердцебиение постепенно утихло, она опять обрела способность ясно мыслить. Ее взгляд упал на Клаудиуса Терлиндена. Обмякнув, словно из него выкачали воздух, тот сидел на стуле и застывшим взглядом смотрел в пустоту. Перед ним стояла сотрудница полиции, очевидно пытаясь составить протокол. Терлинден действовал в рамках закона о самообороне, и у него не было намерения убить Сарториуса. Но еще одна вина, пусть даже косвенная, по-видимому, давила на него тяжким бременем.
Молодая врач присела перед Пией на корточки.
— Может, вам дать чего-нибудь успокоительного? — спросила она с тревогой.
— Нет, спасибо. Я в порядке, — ответила Пия. — Могу я где-нибудь вымыть руки?
— Да-да, конечно. Пойдемте.
Пия пошла за врачом, с трудом передвигая дрожащие ноги. На ходу она осматривалась в поисках Тобиаса Сарториуса, но его нигде не было видно. Куда же он подевался? Как он только выдержал это жуткое зрелище — такую неожиданную и трагическую смерть отца?.. Обычно Пия в критических ситуациях умела абстрагироваться от происходящего и сохранять ясную голову. Но судьба Тобиаса Сарториуса глубоко ее потрясла. Этот парень постепенно потерял все, что только может потерять человек…
* * *
— Тоби!.. — с радостным изумлением воскликнула Амели и выпрямилась в постели. Она так много думала о нем в эти ужасные дни и ночи, мысленно говорила с ним, то и дело представляла себе, как они встретятся. Воспоминание о его тепло лучащихся синих глазах помогло ей не свихнуться в этом проклятом подвале. И вот он вдруг стоит перед ней наяву! — Как я рада, что ты пришел навестить меня! Я так много…
Она умолкла, и ее улыбка погасла, когда она заметила выражение глубокой печали на его лице. Он закрыл за собой дверь палаты, неуверенно подошел к ее кровати и остановился у изножья. Вид у него был ужасный — белое как мел лицо, налитые кровью глаза… Амели почувствовала, что произошло что-то страшное.
