– Не Гейблу, – задумчиво покачал головой Александр, глядя на бурлящую воду. – Если уж подражать кому-нибудь, то лишь Видалу Ракоши.
Валентина застыла. Она ничего не сказала ему о Видале. Много раз пыталась, но слова не шли с языка.
– Почему? – еле слышно спросила она.
– Мне он нравится. И его фильмы тоже. Он независимый человек и делает то, что считает нужным, а не то, что требуют студии. Он видит действительность совсем не так, как обычные люди4 и отражает это в фильмах. Таким режиссером я хочу когда-нибудь стать.
Момент наступил. Валентина судорожно вцепилась в подлокотники плетеного кресла.
– Я и не знала, что ты хочешь быть режиссером, – сказала она, гадая, что сделает Александр, когда узнает правду.
Александр обернулся к матери и улыбнулся.
– Я всегда хотел им быть. Еще с тех пор, как Руби приводила меня в театр на репетиции «Гедды Габлер».
– Александр, мне кое-что нужно тебе сказать. – Сердце ее, казалось, вот-вот разорвется. – Мне следовало давно сделать это, но…
Звуки джаза наполнили воздух, заглушив ее слова.
– Ну не здорово ли? – восторженно завопил Александр, ероша угольно-черные кудри. – Спущусь вниз, послушаю! Этот саксофон просто чудо!
Валентина закрыла глаза. Она опять смалодушничала. Момент упущен. Но когда он снова настанет, она будет готова и мужество ее не покинет.
– Это настоящий юг, – объявил Александр, когда они уселись на лужайке. – Мы должны бы обедать джамбалай-ей или жареными бананами и крабами, вместо того чтобы питаться паштетом и сыром бри.
– Вздор, – добродушно отмахнулась Валентина, вытаскивая из корзинки французский батон и икру.
Александр неудержимо расхохотался.
– Ты безнадежна, мама! Никто не берет на пикник икру!
– Никто, кроме меня, – твердо объявила Валентина. – И шампанское!
Она торжественно вытащила бутылку и ведерко с колотым льдом.
– Ну и пикник! – покачал головой Александр, усаживаясь на траву рядом с матерью.
– Шампанское, молодой человек, – с притворной строгостью объявила Валентина, – не для вас.
Она помахала другой бутылкой, и Александр застонал:
– Ненавижу содовую! Мне уже почти двенадцать, и я достаточно взрослый для шампанского!
– Когда я была в твоем возрасте… – начала Валентина смеясь, но тут же осеклась. В возрасте Александра она жила в монастыре. И не знала, что на свете существуют такие вещи, как икра и шампанское. Или любовь и нежность.
– Что случилось, мама? – спросил Александр, встре-воженно хмурясь. Пальцы их переплелись.
– Ничего, – покачала она головой. – Просто глупые воспоминания.
– Если они тебя расстраивают, отвлекись. Лучше представь лишний раз, как здесь потрясно!
– Хорошо, – кивнула она, улыбаясь. – И за эту галантную речь ты заслуживаешь чего-то покрепче содовой. Открой шампанское, Александр. Давай наслаждаться жизнью!
– Неужели придется возвращаться в школу на следующей неделе? – жаловался Александр несколько дней спустя, когда они шли через рынок во французский квартал.
– Увы. Я сказала мистеру Левису, что нас не будет две недели.
Александр мрачно уставился на разноцветные фрукты и овощи.
– Я предпочитаю быть здесь, с тобой, – вздохнул он, останавливаясь, чтобы купить луизианских апельсинов.
– И я предпочитаю быть с тобой, – кивнула Валентина, отводя взгляд от маленьких крабов, извивающихся на подносе рыбного прилавка. – Но тебе скоро наскучит весь день оставаться одному, а если я задержусь еще на неделю, мистер Левис просто исключит тебя из школы.
– Я ничего не потеряю, – заверил ее Александр. – В школе на режиссера не выучишься. Я куда больше узнаю, вернувшись с тобой в Голливуд. И даже, наверно, смог бы посмотреть, как работает Ракоши. Я так ни разу и не был на площадке, пока ты снималась в «Императрице Матильде».
Глаза Валентины вновь затуманились. И без того бледное лицо, казалось, совсем побелело.
– Я хочу поговорить с тобой насчет Видала Ракоши, Александр. Мне было семнадцать, когда мы встретились. Я только что приехала в Голливуд.
– Откуда, мама? – спросил он, подбрасывая апельсин.
– Из монастыря на окраине маленького калифорнийского городка.
– Монастыря? – охнул Александр, широко раскрыв глаза. – Надеюсь, ты не собиралась стать монахиней?
– Нет, Александр, – слегка улыбнулась Валентина. – Я была там, потому что мать меня бросила.
Александр молча размышлял над услышанным. Мать никогда не говорила о своем детстве, а он никогда не спрашивал. Он знал, что ее родителей нет в живых, но никогда не допытывался, когда и где они умерли. Люди умирают, вот и все. Как его отец.
Немного погодя, он спросил:
– Ты хочешь сказать, что она жива? Что просто оставила тебя?
– Да. Она подъехала к монастырю, бросила меня на руки монахини и исчезла навсегда. Я ушла оттуда только в семнадцать лет.
Они отвлеклись от разговора о Видале. Валентина пыталась снова вернуться к тому, что больше всего ее волновало.
– Преподобная матушка нашла мне место горничной у дамы, живущей в Сан-Диего. Но вместо этого я уехала на север. Если бы шофер того грузовика спешил в Сан-Франциско, вся моя жизнь сложилась бы по-другому. Но, как оказалось, он привез меня в Голливуд, прямо на студию «Уорлдуайд пикчерз».
– Это судьба, мама, – серьезно произнес Александр.
– Да, милый, – кивнула она, приглаживая его растрепавшиеся волосы. – Ты прав.
Со стороны Джексон-сквер донеслись слабые звуки музыки, и Александр немедленно встрепенулся.
– Пойдем послушаем, – умоляюще попросил он. – В школе будет так скучно после Нового Орлеана.
– Иди один, – отказалась она. – Поужинаем сегодня во «Вье Карре» и еще поговорим.
– Ладно!
Одарив мать ослепительной улыбкой, Александр начал пробираться сквозь толпу. Валентина постояла немного на солнце, глядя ему вслед. Высокий, гибкий черноволосый мальчик с уверенной грациозной походкой. Ее любимый сын. Как она мечтала и надеялась, что, узнав правду, он не отвернется от нее!
Александр исчез за спинами зевак, а Валентина, с трудом преодолевая свинцовую тяжесть в ногах, побрела к отелю.
Позже, немного успокоившись и отдохнув в душистой ванне, она подумала, как странно, что из всех знакомых мужчин Александр выбрал для подражания именно отца. Поможет ли это ему смириться с истиной? Трудно сказать. Во всяком случае, Валентина страстно желала этого.
Когда вода начала остывать, она поднялась и, вытершись, надела шелковый халат. Она провела в ванне больше часа, но Александра все еще не было. Валентина, нахмурившись, позвонила в его номер. Трубку не брали. Очевидно, волшебство музыки заставило его забыть о времени.
