– Тебя привёл ко мне сын прославившегося Белинского.
Теперь меня мутит вдвойне. Но не от его слов, потому что разговор касается Алека, а я не хочу приплетать его сюда ни в коем случае. Мне тошно лишь от того, что Орден вообще знает о нём хоть что-нибудь.
И мне срочно требуется увести разговор в другую сторону. Без разницы, как они нашли меня. Очевидно, рано или поздно это всё равно произошло. Но следующий вопрос оказывается намного сложнее предыдущего. Я упираюсь взглядом в пол.
– Анна, вы сказали, что она моя… – Нет, это ещё хуже, чем я думала.
Однако Виктору многого не требуется, чтобы подхватить данную тему.
– Твоя родная мать. Та, что тебя выносила и родила. И… – он резко осекается и с несколько секунд молчит, отчего мой взгляд мгновенно поднимается на его лицо. На нём застыло что-то между неприязнью и восхищением. – И умудрилась скрыть тебя от меня.
Теперь наступает моя очередь восхищаться и недоумевать над поступком совершенно незнакомой для меня женщины – моей родной матери.
Множество вещей в моей жизни теряют всё своё значение. Она любила меня?
Где-то с полминуты я привыкаю к данной мысли, а потом со всем возможным отвращением выдаю:
– Вы – чудовище.
Я вкладываю в одно единственное слово так много. Боли. Сожаления и раскаяния. Отчаяния. Всё, что во мне неистово кишит бурей ядовитых эмоций.
Но Виктор не принимает ни одну из них, медленно и многозначительно качая головой.
– Нет. Ты заблуждаешься, Елена. Я – справедливость. Чудовища – гибриды, которых вы создаёте. Чудовища – ваши хладнокровные лидеры, что мучают свой же народ лживым проклятием и инициируют смерти от сумасшествия, чтобы запугать остальных. А я всё это исправляю за вами. – Виктор практически переходит на шипение. – Я прибираю за вами, – цедит он, явно задетый моими словами. – Те гибриды, которых ты видела, лишь самая жалкая пародия тех, что твоя раса оставляет после себя. Просто развлекаясь, или же создавая намеренно, чтобы что-то кому-то доказать. Ты ничего не знаешь, Елена. Ты даже понятия не имеешь, насколько велика роль Ордена в жизни обычных, невинных людей.
Когда Виктор заканчивает говорить, на его лице запечатлено выражение дичайшего омерзения. И я ничего не могу сказать в защиту своего народа. Он прав, хоть мне и ненавистно это признавать. Так поступила Несс. Так поступила Натали. Так поступила отчасти и я. Мне просто повезло, что Паша другой… Но я – тоже чудовище.
Миллион мыслей бьётся в моей голове: разрозненных, противоречивых, совершенно не похожих друг на друга. Каждая требует отдельного внимания. Каждая важна. Так много информации, что голова моя раскалывается. И какая-то часть моего рационального разума настаивает, что на сегодня хватит новых познаний, Виктор и так подкинул мне их на долгие дни рассуждений, но есть в его правде что-то захватывающее, то, что тянет знать больше и больше. Поэтому с превеликим усилием я упорядочиваю хаос в свой голове и стойко смотрю на Виктора, сосредотачиваясь на некоторых его словах. Очень значительных словах.
– Лживым проклятием? – как бы ни старалась, я не понимаю смысла этих слов.
И когда Виктор приглушённо смеётся, я запутываюсь ещё больше. Его смех злостный, ехидный и бесцеремонный.
– Это моя любимая часть, – произносит он сквозь утихающий смех, и я хмурюсь в недоумении. – Сколько бы ни говорил этих слов, они никогда не перестанут приносить мне удовольствия. Особенно выражения ваших лиц в точности таких же, как и твоё сейчас.
Теперь я понимаю, над чем он смеётся, и машинально пытаюсь расслабить мышцы лица, но, кажется, выходит что-то ещё более нелепое, потому что в глазах Виктора проскакивает умиление. Он глубоко вздыхает и качает головой.
– Проклятие есть, – говорит он, становясь более-менее серьёзным, – но распространяется оно только на связь чистокровного с человеком, после которой человек обращается гибридом, или как я называю их – заражёнными. Другого проклятия нет и никогда не было. Связь чистокровного и полукровного не обходится сумасшествием. Хотя… разве что, самовнушение, а после того помощью лидеров выставить убийство влюблённых за самоубийство. Понимаешь, почему оно лживое?
Он вновь посмеиваться, но меня это больше не волнует. Мои пальцы начинают трястись, я чувствую, как глаза обжигают проступившие слёзы. Я не думаю, насколько лживы лидеры или насколько они жестоки, я лишь думаю о том, что всё то время, что мы провели с Алеком, в какой-то степени потрачено зря. Мучение, а не удовольствие… И больше этого времени у нас не будет. Никакого. Вообще ничего.
Я вытираю с щёк влагу и поднимаю высоко подбородок. Если я и буду это оплакивать, то точно не при нём. Назревает другой вопрос.
– Только чистокровного с человека? А как же полукровки? Они тоже не могут быть с людьми.
Я опираюсь на прошлые рассказы Алека, а ему я верю больше, чем Виктору.
– А кто из них это проверял? – спрашивает он, и я молчу потому что у меня нет ответа. Он качает головой. – Нет, ваши Омеги не настолько эгоистичны, как Альфы. Омег с детства настраивают на любого рода запрет, чтобы система не дала сбой, тогда, когда Альф приучают к тому, что они чуть ли не сами Боги.
И я снова молчу, не находя слов опровержения. В который раз Виктор говорит чистую правду, словно сам жил и воспитывался с ними. Он не отрывает от меня глаз, очевидно, оценивая мою реакцию. Ему она нравится.
– Как я уже сказал, вся твоя жизнь – один сплошной обман, – повторяет он резче, чем говорил со мной минуту назад. – Ты ничего не знаешь о том мире, в котором жила. Никто не знает, кто выбирает его. Я же, наоборот, являюсь для других, выбравших иной путь, своего рода, благодетелем, желающим нести истину, какой бы она ни была.
Всё, что я способна сказать:
– Не понимаю. Зачем им это?
– Чтобы избежать таких случаев, как ты, – коротко отвечает он.
И теперь мне требуется больше времени, чтобы осмыслить фразу и снова обрести дар речи.
– Я?
– Да, ты, Елена, – подтверждает Виктор. – Ты ведь, наверняка, уже успела заметить, что отличаешься и от Альф, и от Омег.
Сердце беспокойно шевелится, мне не нравится то, к чему он ведёт.
– Потому что, по сути, ты и не Альфа, и не Омега. Ты – что-то по середине.
Я чувствую биение своего пульса у себя в ушах, когда спрашиваю.
– Что это значит?
– Анна, твоя мать, по происхождению – чистокровная Альфа. Но ты так ни разу и не спросила про отца. – Он выжидает, добавляет этому моменту истины больший вес. – А Михаил был полукровкой.
Теперь в ушах топот, сердце подпрыгнуло к горлу, мне становится по-настоящему плохо. Кажется, что меня сейчас вырвет, и я с трудом оставляю воду у себя в желудке. В голове пульсирует одно единственное «был».
– Он?.. – больше я не в силах ничего выдать.
