Шатаясь, он поднялся, взял с комода пистолет, который забрал у Рино в лесу, и крепко сжал его в ладони.
На этот раз его не остановят.
237.
Они оставили машину на стоянке у спортивного центра.
— Что здесь делают все эти люди? — спросил Кристиано, показывая на колонну автобусов.
Беппе нацепил жуткие темные очки в поллица.
— Школьники, приехали на похороны.
Кристиано подумал, что или Фабиана Понтичелли знала полсвета, или люди приехали на похороны, не будучи с ней знакомы.
В центре улицы перекрыли, везде стояли наряды муниципальной полиции, так что, не имея специального разрешения, въехать было нельзя.
— Мессу отслужат в церкви Сан-Бьяджо, — напомнил Беппе.
Кристиано шел впереди.
Трекка, не спуская глаз, следил за ним.
"Как за собакой, которую первый раз спустили с поводка.
Наверное, что-то учуял".
Толпа молчаливо двигалась к церкви на пьяцца Болонья. По пути Кристиано обратил внимание, что все магазины на улице закрыты, а на опущенных ставнях висят черные банты.
Он не видел такого скопления народу даже прошлым летом, когда приезжал Габиббо[58]и его дивы, но когда вышел на площадь, то и вовсе обомлел.
Площадь превратилась в сплошной живой ковер, из которого торчали крыши телевизионных микроавтобусов с тарелками антенн, мраморная конная статуя и фонари, на которых гроздьями были развешаны громкоговорители. В окнах многоэтажных зданий вокруг площади тоже теснились люди. Вдоль балконов тянулись наспех расписанные белые полотнища: "ФАБИАНА, ТЫ НАВСЕГДА ОСТАНЕШЬСЯ В НАШИХ СЕРДЦАХ", "ФАБИАНА, НАУЧИ НАС БЫТЬ ДОБРЕЕ", "ФАБИАНА, ТЕПЕРЬ ТЫ ЖИВЕШЬ В ЛУЧШЕМ МИРЕ".
— Дай руку, а то потеряемся в этой сутолоке. — Трекка протянул ему ладонь, и Кристиано пришлось подчиниться.
Они кругом обошли площадь и наконец приблизились к церкви — современной постройке из серого бетона с остроугольной крышей, крытой широкими листами позеленевшей меди. В центре фасада — громадный витраж с тощим Христом. На ступенях толпился стремящийся попасть внутрь народ.
— Пошли отсюда. Нас не пустят, — бросил Кристиано, пытаясь высвободить руку.
— Погоди... Ты же учился с ней в одной школе. — Трекка что-то сказал сотрудникам охраны, и их пропустили. Они пересекли правый неф, с трудом протискиваясь в давке. В воздухе стоял сильный запах ладана, цветов и пота.
Кристиано столкнулся нос к носу с Кастардином, владельцем мебельной фабрики, тем самым, чью собаку он прикончил.
Кастардин вгляделся в него:
— Если не ошибаюсь, ты сын Рино Дзены.
Кристиано собирался сказать "нет", но рядом стоял Трекка.
Он кивнул головой.
— Мне рассказали про твоего отца. Мне очень жаль. Как он?
— Спасибо. Хорошо.
Тут вмешался социальный работник:
— Он еще в коме. Но врачи настроены оптимистично.
Кастардин надрывал голос, словно они были на дискотеке в Римини.
— Хорошо. Хорошо. Ну, как только он придет в себя, передавай от меня привет, понятно? Как только отец выйдет из комы, скажи ему, что старик Кастардин передает ему большой-пребольшой привет. — И он дважды щелкнул Кристиано по затылку.
Кристиано представил себе, как отец приходит в себя и ему говорят, что Кастардин шлет ему большой-пребольшой привет. Да он от такого как минимум опять навсегда впадет в кому.
Рядом в нескольких метрах стояла Марианджела Сантарелли, парикмахерша, у которой с отцом был роман, когда Кристиано был совсем маленький. Она надела мини-юбку, а лицо закрыла вуалью. И Макс Маркетта, хозяин "Евробилда", тоже был тут. Разоделся, как жених на свадьбу, и разговаривал по сотовому. В инвалидном кресле, которое толкал филиппинец, сидел Маркетта-отец.
Они добрались до рядов, где сидели ученики школы. Те, как только увидали Кристиано, стали перешептываться и пихать друг друга локтями, показывая на него.
Кристиано стоило больших усилий не развернуться и не смотаться оттуда.
Учительница итальянского, пробравшись вперед, подошла к нему, крепко обняла и прошептала в ухо:
— Мне рассказали про твоего отца. Мне очень жаль.
"Как Кастардин, слово в слово"
238.
Человек-падаль вошел в больницу.
Казалось, сердце вот-вот выскочит из груди. И еще ему надо было отлить. Одну руку он прижимал к животу, а другой касался стального корпуса спрятанного в трусы пистолета.
В конце концов ему удалось сюда добраться. Он даже не знал, как это у него получилось. Даже мотороллер завелся с первого раза.
Город словно сошел с ума. В лавках все ставни опущены. Дороги перекрыты. Стоянки забиты автобусами. Улицы заполонили идущие в сторону центра люди.
Он хотел спросить, куда все идут, что за чертовщина творится кругом, но духу не хватило. Повсюду стояла охрана и постовые.
Может, сегодня был концерт Лауры Паузини[59]или политическая демонстрация.
Он хотел сразу рвануть наверх, к Рино, но сперва надо было помочиться. Мочевой пузырь чуть не лопался.
Он вошел в туалет рядом с баром. Слава богу, там никого не было. Человек-падаль поспешил к писсуару и облегчился, откинув голову и прикрыв глаза.
Ему тут же пришлось опереться рукой об стену, чтобы не упасть на пол, такая была адская боль. Казалось, он писает огнем вперемежку с осколками стекла.
Открыв глаза, он увидел, что белые стенки унитаза забрызганы красным, а из члена сочится кровавая моча. Кислый аммиачный дух сливался с металлическим запахом крови.
"Черт", — в отчаянии пробормотал он.
В этот момент со скрипом хлопнула пружинная дверь уборной.
Человек-падаль наклонился к стене и посмотрел в дыру, в которую стекала его алая моча.
За спиной послышалось цоканье каблуков по кафельному полу. Краем глаза он увидел мужскую фигуру, зависшую в трех толчках от него.
— Ааааах! Говорят, терпеть вредно. Особенно когда ты уже не мальчик, — выдохнул человек, и в тот же момент звучно ливануло.
Человек-падаль обернулся.
Это был Рики. Посланный Богом ангел.
На нем был тот же серый фланелевый костюм и та же рубашка в клетку. Те же светлые волосики поверх проплешины, будто только что облизанные коровой. Все то же самое.
