Сажусь на скамейку. Кладу ребенка рядом, спокойно надеваю сначала свитер, потом куртку.
Подходит молодой человек, лет двадцати или чуть больше, похож на Сандро, моего лицейского друга. Такие же мясистые и слишком красные губы, такие же круглые, как орехи, глаза. Кто это? Чего он хочет? С какой стати Сандро вышел из-за парты, где он написал: «УРА, СИСЬКИ! УРА, ЧЕ ГЕВАРА!» — и теперь направляется ко мне?
— Извините, синьора, куда вы едете?
Чуть наклонился ко мне, стоит, смотрит. Это не Сандро, у него южный акцент и форма рядового карабинера.
— Не знаю…
Молодой человек показывает на дверь, там виднеется силуэт… мужчина из туалета застыл на пороге.
— Капитан велел спросить, не нужно ли вас подвезти куда-нибудь?
— В тюрьму?
Парень смеется, показывая зубы, слишком мелкие для такого крупного рта: ему понравилась шутка.
— Я везу капитана в Рим, в Челио.
Едем вместе в мощном черном автомобиле с надписью «КАРАБИНЕРЫ» и красными полосками, означающими принадлежность к вооруженным силам, по бокам. В салоне царит ни с чем не сравнимое спокойствие, сиденья приятно пахнут новой кожей. Этот черный душистый лимузин подобрал меня и везет домой по аккуратно заасфальтированной дороге, без ям, без заграждений, гладкой, как атласная лента. И на минутку я кажусь себе сбитой косулей, которую добросердечный автомобилист везет в ветеринарную клинику. За рулем — лже-Сандро в берете. Капитан сидит рядом с ним, без фуражки, читает газету, включив подсветку салона.
Прежде чем я села в машину, он сказал:
— Вашему сыну нужно специальное кресло для новорожденных, есть такие, как яйцо, без кресла нельзя ехать…
На моем лице появилась кривая, глупая улыбка.
— Вы правы, — ответила. Сделала паузу. — И что теперь?
Тогда он сказал:
— Что с вами поделаешь, садитесь.
Внутри меня клокотал дикий безумный смех — горькое веселье, окрашенное черным юмором, как анекдоты сараевцев. Этот ребенок, точно доисторический краб, благополучно выбрался из войны, а оказавшись на этих гладких, как масло, дорогах, уже нуждается в детском кресле в форме яйца, чтобы выжить! Какая же все-таки идиотская жизнь в мирное время.
Капитану не понравилась моя улыбка… он что-то почувствовал, отголосок моего злого смеха. Включив свет, положил фуражку с золотой кокардой на панель приборов и принялся читать. Возможно, пожалел о своем великодушии. Наверняка сейчас, в закрытом пространстве, почувствовал, что от меня несет, как от цыганок, которых он иногда задерживает, а они орут в машине и осыпают всех проклятиями.
Смотрю, как выглядит свобода. Промышленные здания окраин, дома с идеально ровными крышами, дорожные знаки, не продырявленные пулеметными очередями.
Потом ребенок на мне задвигался, зашевелился, как краб. Сколько у него клешней? Сколько нервов?
Пробую снова засунуть ему мизинец в рот, но на этот раз не срабатывает. Капитан оборачивается:
— Он, наверное, голодный.
Останавливаемся в кафе на трассе, автомобиль въезжает под навес парковки. Лже-Сандро остается в машине, капитан выходит со мной, мы в темноте направляемся к месту отдыха. Я ныряю в туалет. Там есть приспособление для пеленания младенцев — белая пластиковая панель, прикрепленная к стене. Кладу сверток, ищу в рюкзаке куски ваты и марлю, которые мне дали в больнице, разворачиваю одеяло, нащупываю пуговицы вязаного комбинезончика, жесткого, как картон. Беру ребенка за ножки. Такие малюсенькие — в жизни не видела ничего подобного. Приоткрываю подгузник: вата вся мокрая, какашки желтые, будто он напился настоя шафрана, хотя запах нормальный. В первый раз я вижу тело ребенка так близко, держа в собственных руках. Надутый животик, как у курицы. Плачет, крепко прижав ножки к телу, как лапы. Тяжело дышу. Не смогу сменить подгузник, заверну обратно, в одеяльце, и все. Марля, прикрывавшая пупок, упала, и кусок черной кишки открыто болтается. Я наклоняюсь понюхать, не воняет ли от него, но пахнет все еще спиртом. Нечего раздумывать, за дело. Открываю кран, мочу кусок ваты, обтираю между ножками. Заворачиваю оставшуюся вату в марлю, отрывая ее зубами. Ребенок не прекращает кричать, нужно развести молоко, покормить. Наклоняюсь за упавшим на пол комбинезончиком. И слышу сухой треск, на спине надет рюкзак, а я слишком резко нагнулась. Открываю — так и думала: стекляшка из Сараева, стекляшка без будущего!
Выбрасываю все, что осталось от бутылочки, в мусор. Слышу стук в дверь.
— Вам помочь?..
Беру сверток на руки, открываю дверь, за которой стоит почти лысый капитан.
— Я разбила бутылочку.
Съезжаем с автострады в поисках дежурной аптеки.
Капитана тронул за душу этот голодный краб еще и потому, что у Пьетро такой голос, что уши раскалываются, настырный, мрачный, как сирена воздушной тревоги.
— Съезжаем, — сказал он своему ординарцу, — надо купить бутылочку, соску…
Лже-Сандро без лишних слов включил стрелку и направил машину во тьму. Что это за съезд? Никаких домов, одни поля.
Капитан перестал читать газету и, кажется, даже не злится. Разворачивается ко мне, смотрит на меня дольше, чем положено.
Я улыбаюсь ему, вытаращив глаза пойманной косули.
— А у вас нет молока?
Тыкаю пальцем в рюкзак:
— Есть, но не так много, всего полкоробки.
Не поворачивается обратно, впился в меня глазами:
— В груди, я имел в виду… у вас своего молока нет?
Инстинктивно прикрываю пустую грудь запеленатым свертком, прижимая его к себе, к своим костям:
— Нет, своего нет.
— Жаль. — Капитан снова смотрит на дорогу. — Было бы намного легче.
Аптеку мы находим в городке, раскиданном по обе стороны узкой дороги. Но зеленый крест выключен. В баре мужчины играют в карты, капитан заходит, спрашивает у них. Его довели до дома аптекаря, который после недолгих переговоров по домофону оделся и вышел. Тщедушный человечек с крашеными волосами, похоже местный денди. Мы пробираемся среди темных шкафов; лампы неожиданно загораются, освещая мундир, фуражку с золотым пламенем. Капитан советует мне взять пластиковую бутылочку.
— Вам лучше эту, — смеется.
Аптекарь спрашивает, какой тип молока мне нужен.
— Для грудничков.
— Какой фирмы?
Я смотрю на капитана, по сторонам, потом на аптекаря:
— Что есть. Какой-нибудь хорошей.
Капитан подходит к прилавку:
— Покажите нам.
Аптекарь выкладывает банки на прилавок. Капитан надевает очки, потому что шрифт очень мелкий, читает.
— Возьмем это, не вызывает аллергии… — Смотрит на меня: — Как ты думаешь?
