— И из-за этого ты не отпустила меня погулять? — возмутилась я.
— Иногда пять минут решают все, — ответила Мимозина.
Какую лапшу в этот раз она вешала ему на уши, я так и не узнала: Мимозина сказала, что у нее есть секреты, которые она не выдаст даже под страхом пытки.
Я взяла ноутбук под мышку и пошла домой.
Дома трагедия: пропали пятьсот гривен, которые мама выдала папе на приобретение нового телефона. Папа клянется и божится, что потерять деньги он не мог, поскольку даже не успел взять их в руки.
— Я их на трюмо положила! — закричала мама.
— Их там не было, — пожал плечами папа.
— Ты их пропил! — не унималась мама.
— Сама пропила!
— Дурак ты, вечно все у тебя не как у добрых людей! Какого черта я живу с таким человеком?
Папа плюнул, пошел на кухню, достал из ящика вату и запихал себе в уши. Потом сел перед телевизором и стал смотреть передачу про животных.
— Вот, полюбуйся, какой придурок твой папаша, — ухмыльнулась мама.
Папа сделал серьезное лицо и уставился в экран, делая вид, что он нас не слышит.
— А еще этот идиот не смывает за собой, когда выкидывает заварку в унитаз, а я за неделю извожу на этот проклятый унитаз бутылку чистящего средства, — не унималась мама.
Папа заулыбался и стал смотреть в экран еще внимательнее.
— А еще он умудрился засунуть свои грязные носки в холодильник, потому что он себя не контролирует, — продолжила обвинительную речь мама.
Папа сидит как каменный и делает вид, что ничего не слышит.
— Еще у него на старости лет начинается маразм! — крикнула мама.
Снова ноль реакции с папиной стороны.
— И хлеба он не купил на ужин, придется тебе идти, — вздохнула мама.
— Пойдешь за хлебом — купи мне бутылочку водки, — сказал мне папа, — а то я не переживу сегодняшний вечер. — Он обратился к маме: — Носки я в холодильник по ошибке положил, за собой смываю всегда, а маразма у меня нет, это у тебя психоз.
— Хорош артистничать, — буркнула мама и пошла на кухню.
За ужином я сообщила родителям, что намерена прикинуться больной и отсидеться дома неделю.
— Вот, как раз поможешь мне по хозяйству, — обрадовалась мама.
— Ну уж нет, я книгу писать буду, — ответила я.
Из-под кровати, учуяв запах мяса, выполз пудель Майклуша с огрызком стогривневой купюры в зубах, и все сразу стало понятно. Отправлять пса на живодерню никто не собирался, но, выпив сто граммов, папа усадил Майкла перед собой и стал ему рассказывать о том, как нехорошо жрать деньги. Еще после ста граммов папа проникся к Майклу такой симпатией, что посадил его на табуретку, завязал на шее салфетку и поставил перед псом миску с котлетами и стопку водки. От водки Майклуша отказался, а вот котлеты слопал с превеликим удовольствием и стал обнюхивать стол. Мама схватилась за голову, сказала, что не желает сидеть с папой за одним столом, и ушла доедать свой ужин в комнату. Мы с папой выпили еще водки, скормили Майклу все котлеты и стали обсуждать мою будущую книгу.
— Ты все-таки напиши про инопланетян! — посоветовал папа, вытирая салфеткой морду Майклуше.
— Угу, — буркнула я.
День семьдесят шестойПозвонила на работу и голосом человека, которому осталось жить считанные часы, сообщила, что у меня грипп. Дабы создать эффект и убедить Пробина в том, что я на самом деле болею, нанюхалась перед этим табака по совету папы и громко чихала в трубку.
— Я — аааапчих! — приду завтра, а может, и сегодня — аааапчих! — постараюсь долго не болеть, — прогундосила я в трубку.
— Ни-ни, не смей даже являться. Заразишь всех, потом будем лежать всей студией, выздоравливай, — испугался Пробин.
— Ага — ааааапчих! — ответила я.
— Какая температура? — поинтересовался Пробин.
— Тридцать девять, — загнула я.
— У-у-у, лежи-лежи, — вздохнул он.
Бросила трубку, высморкалась и пошла писать книгу. Не прошло и часа, как зазвонил телефон.
— Тебя Мимозина, — прошептала мама.
— Алло, — простонала я в трубку.
— Умираешь? — спросила Мимозина.
— Ага.
— Не умирай, я скоро приеду тебя проведать.
— Не надо, у меня грипп, — возразила я.
— Не боись, к нам, буддистам, зараза не пристает, — заверила Мимозина.
— А когда приедешь?
— А через час, жди.
Пришлось ложиться в постель, обматывать голову шарфом и корчить страдальческую морду. Мама разложила на табуреточке рядом с диваном лекарства и поставила стакан с чаем. К приезду Мимозиной я так вжилась в роль, что даже самый профессиональный доктор не заподозрил бы меня в симулянтстве. Мимозина критически осмотрела меня, сказала, что вид у меня страшный, вручила подарок от студии: пять апельсинов и пакет сока — и села в кресло смотреть телевизор.
— Мне на работу в падлу ехать, — проговорила она.
Вскоре к Мимозиной присоединился папа, а еще через час мама. И пока я лежала и то и дело отворачивалась к стенке, чтобы понюхать табачку и почихать, Мимозина болтала с папой и пила кофе.
Уехала она только поздним вечером. Я вскочила с постели и побежала на кухню. Села за ноутбук, вспомнила Швидко и стала писать роман о себе. Да, именно о себе и своей жизни. О том, как пришла в студию, как устроилась на работу, влюбилась в Швидко. На удивление, все идет как по маслу. Не надо ничего придумывать, только вспоминай себе и пиши. За вечер накатала двадцать страниц. А могла бы и больше, если бы Мимозина не приехала.
В двенадцать часов ночи позвонил Швидко и поинтересовался, как у меня дела.
— Болею, — прошептала я.
— Что, на самом деле?
— Нет, как мы и договаривались.
— Ну ладно, я к тебе завтра заеду. Люблю, целую, обнимаю, — сказал он.
День семьдесят седьмойУтром удалось немного поработать. К обеду приперлась Мимозина и сидела до глубокого вечера, а я опять валялась под пуховым одеялом, нюхала табак и стонала. Я, конечно, благодарна за заботу, но какого черта приезжать каждый день? Только выпроводила Мимозину — пришел Швидко. Папа подмигнул маме, мама папе, и они устроили ему самый настоящий допрос: где учился, с кем живет, какие планы на будущее. Швидко продержался два часа, чмокнул меня в щеку, пока мама с папой возились на кухне, и убежал, пообещав зайти завтра.
— Хороший парень, мне нравится, — сказала мама, когда он ушел.
— И мне, — поддакнул папа.
