Преподобный громко ударил посохом о помост. Толпа взорвалась радостными криками. Кто-то воскликнул:
– Хвала Господу!
– Аминь! – дружно отозвались вокруг.
Преподобный бросил взгляд на лысого великана.
– Вол, мы готовы?
Великан Вол натянул на руку толстую кожаную перчатку, шагнул к стоявшему неподалеку черному котлу, вытащил из рдеющих углей докрасна раскаленное клеймо и поднял его так, чтобы все смогли восхититься видом пламенеющего креста. Толпа одобрительно зароптала. Первопреподобный кивнул и сошел с помоста. Вол двинулся к Питеру.
Преподобный с крысиным лицом склонился к ребятам.
– Смотрите внимательно, дети. Пусть демоны, вселившиеся в вас, видят все. Пусть видят, что их ждет, – тогда, быть может, они оставят вас, и ваши души будут спасены.
Желудок Ника болезненно сжался в преддверии того, что вот-вот произойдет, точно умоляя отвернуться. Но отвернуться Ник не смог. Гигант вдавил клеймо в грудь Питера, и Ник увидел, как Питер сверкнул золотыми глазами и стиснул зубы, изо всех сил стараясь не закричать. Плоть его затрещала, зашипела под раскаленным железом.
Крысомордый Преподобный осклабился, и на лице его отразилось вовсе не благочестие, а неприкрытая садистская похоть.
Питер забился в путах, часто-часто задышал от нестерпимой боли, но каким-то невероятным, невозможным чудом сумел сдержать крик. Наконец Вол отнял клеймо от его груди, и глаза Питера закатились под лоб.
Только теперь, почувствовав вонь горелого мяса, вспомнив Марко и кухню, Ник понял: все это – взаправду. Понял: еще до конца этого дня и Марко, и все остальное покажется ему детскими шалостями в сравнении с этим кошмаром.
– Нет, – простонал Ник, дрожа всем телом. – Нет…
Но его тихий стон затерялся среди шума всеобщего ликования.
Капитан смотрел на помост невидящим взглядом. Он пришел на клеймение, потому что так полагалось, но его уже тошнило от всего этого фарса. Противно было видеть, как люди день ото дня все сильнее утрачивают человеческий облик, до смерти надоело смотреть на пытки во имя господа. Что на них всех нашло? Когда-то Первопреподобный был вдохновенным, одухотворенным вождем, нравственным компасом для своей паствы. Таких праведников, как он, Капитан в жизни не видел. «Дорого же обошелся нам этот остров, – подумал он. – Он незаметно, исподволь, украл наши души».
Еще один взрыв ликования – и Капитану сделалось совсем невмоготу. Демоны или нет, какая разница? Страдания, одни страдания повсюду, куда ни глянь! Довольно. Он появился на церемонии, и хватит с него.
Капитан повернулся и двинулся прочь.
– Капитан, – раздался резкий голос за спиной.
Капитан узнал этот голос, даже не оборачиваясь. Сзади, скрестив руки на груди и испытующе глядя на него, стоял Первопреподобный. За его спиной замерли трое мальчишек в окружении охранников. При виде клеймения демона в мальчишечьем облике с них разом слетела вся необузданность и дикость – остались лишь широко раскрытые глаза да ужас и замешательство на детских лицах. Несмотря на все усилия, Капитан невольно представил на их месте собственных сыновей, и от этого на глаза едва не навернулись слезы. «Будь у меня время, – подумал он, – я привлек бы на нашу сторону и этих. И пытки тут вовсе ни к чему».
– Вы находите сии деяния отвратительными? – спросил Преподобный.
Подчеркнутая язвительность вопроса не ускользнула от ушей Капитана. «Всегда начеку, – подумал он, – бдит, высматривает заблудших овец». Инстинкт самосохранения в нем был отточен до невероятной остроты не только столкновениями в лесу. Куда лучше он развился здесь, в деревне, среди этих божьих людей, свихнувшихся на поисках демонов и совсем забывших о главной цели – убраться с этого острова. «Те, кто боится демонов, видят демонов повсюду», – подумал Капитан.
– Нет, ваше преосвященство, – сказал он вслух, заставив себя снова взглянуть на Питера. – Если речь о клеймении этого демона на кресте, то – нет, дело не в нем.
Зрячий глаз Преподобного впился в Капитана так, что Капитан не на шутку испугался, не читает ли Преподобный его мысли.
– Но, ваше преосвященство…
Капитан запнулся. Один неверный шаг – и его самого могут заклеймить, как еретика.
– Но вот о чем я думаю, ваше преосвященство: быть может, для остальных детей это – не лучший способ?
Преподобный сузил глаз и склонил голову набок.
– Не лучший способ?
Капитан понял, что промахнулся с выбором слов.
Преподобный шагнул к нему.
– Вы полагаете, что разбираетесь в сих материях лучше Совета?
«Лучше людей, бичующих себя плетьми? Людей, в любой момент готовых донести на собственного соседа, брата, сестру, жену? Да, безусловно». Но Капитану еще не надоело жить, и потому он, как и во множестве других случаев, предпочел не высказывать того, что думает, вслух.
– Что вы, ваше преосвященство, никто в мире не может разбираться в этих материях лучше Совета. Я всего лишь подумал о том, как эти мальчики могли бы послужить Совету наилучшим образом. Не могли бы вы ненадолго предоставить их мне?
Во взгляде Преподобного мелькнуло презрение. Капитан изо всех сил старался скрыть свои истинные чувства: одно лишь слово этого человека – и он повиснет на кресте рядом с Питером.
– Капитан, Господь в бесконечной милости своей уже вознаградил сегодня ваши труды, не оставив их бесплодными. Не просите же более того, что необходимо.
– Безусловно, ваше преосвященство, – с легким поклоном ответил Капитан, понимая, что уже зашел слишком далеко. – Сегодня Господь был более чем щедр ко мне.
Преподобный оглянулся на охранников.
– Отведите их к пруду и подготовьте.
На лицах мальчишек отразился ужас, и Капитан понял, что еще не раз увидит эти лица – в ночи, когда туман подступит к его порогу.
Ввалившись в хижину, Капитан задернул дверь плотным вышитым гобеленом в надежде заглушить как можно больше звуков, доносящихся с площади, привалился к косяку и глубоко вздохнул, пытаясь хоть немного прояснить мысли и облегчить душу.
Домицилия, одна из немногих людей, которым он мог доверять – к счастью, еще не все на этом острове посходили с ума, – вычесывала колтуны из волос мальчика. Поразительно! Как изменился мальчишка, стоило только умыть его да причесать! По глазам Домицилии было видно, что появление этого ребенка тронуло ее до глубины души, и Капитан чувствовал то же самое. Когда же рядом в последний раз был ребенок – или вообще хоть кто-нибудь, чье тело не изуродовано, а кожа не почернела?
Дэнни приканчивал миску картофеля с мясной подливой. Осушив кружку, он поставил ее на стол. Но вдруг из-за занавесей донесся приглушенный крик боли. Прекратив жевать, Дэнни отпихнул тарелку, словно не хотел, чтобы она напоминала ему о том, что он сделал, закрыл лицо ладонями и снова заплакал.
