Он откашливается.
— Гм, милая…
Ой. Я бегу назад, чтобы поцеловать его в обе щеки.
— До свидания!
— Это правда трогательно, мисс Эмили, но…
Он потирает большой палец о два других.
А… точно.
— Сколько?
— Четыреста.
Я чуть не врезаюсь в другую машину.
— Четыре сотни за пятнадцать минут?
— Плюс время ожидания, — говорит Рафаэль.
— Вы что, лимузин?
— Милая, я «роллс-ройс». — Рафаэль протягивает руку. — Ну, давай, ты опаздываешь, я кусаюсь, что выбираешь?
Я плачу преподавателю дефиле стопкой дорожных чеков, которые уже купила для Италии, и бегу в Пакбилдинг. За сценой царит хаос. В необставленном, похожем на чердак помещении с кучей вешалок десятки ассистентов и полуобнаженных моделей (от многочисленных зеркал их еще больше) носятся туда-сюда, натыкаясь друг на друга, и выполняют команды тех, кто организует показ:
— …Двадцать минут до начала! Двадцать минут!
— …Народ, на этих девушках слишком много румян!
— …Это ярко-синий! А пояс для седьмого номера голубой. Идите и проверьте все сумки с аксессуарами, живо!
— …Мне нужны колечки, а не штопоры!
— Эмили Вудс, где, черт возьми, вы пропадали?
Личный ассистент быстро ставит меня перед двумя сбитыми с толку младшими. Один начинает работать над моим лицом в такой спешке, что мне кажется, будто на мне рисуют мелками. Другой тычет мне в волосы плойкой.
— …Пятнадцать минут до начала! Пятнадцать минут!
— …Одевальщики, если на воротниках будет макияж, вы сюда больше не вернетесь!
— …Внимание: в комплекте номер четыре нет туфель!
— Привет, Эм! — Флер находит кусок зеркала посвободнее и наклоняется, рассматривая Лицо от Тии Ромаро весны 1991 года (яркие брови, яркие губы и вышеупомянутые колечки). Потом хмурится и ищет салфетку. — Не знала, что ты тоже участвуешь, — бормочет она, готовясь переделать линию губы (если модель собирается что-то перекрасить, главный кандидат — это верхняя губа). — Я тебя не видела на примерках и на репетициях.
Репетициях? У меня сжимается горло.
— Я… и не была, — наконец выговариваю я. — Я заменяю Инес.
Флер таращит глазки, точно пупс.
— Ах! Нам только что сообщили! Не могу поверить! Такой трагический случай!
— Да, трагический, — говорит парикмахер.
— Да, ужасно, — говорю я. — Но похоже, она давно к этому шла.
Свежезавитая кудряшка подпрыгивает.
— К чему шла? К такси?
— Такси?
— Я думаю, она так его и не увидела, — серьезным тоном говорит Флер. — Потому все и случилось. А теперь она в больнице и борется за жизнь.
A-а. Ее агент соврал.
— Так трагично! — снова говорит парикмахер.
— Трагично, — соглашается визажист, — особенно для Тии. Взять и вот так вот лишиться своей музы.
Я с трудом произношу:
— Музы?!
Флер отнимает от губ карандаш.
— О-о… так ты не знала? Как же, они ведь близки как сестрички — убежали с Кубы на одной лодке и проплыли больше полумили в кишащих акулами водах южной Флориды, ну или что-то в этом роде. Но тебе это на руку! Тебе будет все внимание!
Я фыркаю:
— Сомневаюсь!
— …Десять минут до начала! Десять минут! ВСЕ модели должны быть в гардеробе СЕЙЧАС ЖЕ!
Флер поджимает губы, промакивает их салфеткой и кладет свой карандаш для губ в карман халатика.
— Ну, первая есть первая!
— …Флер, это к тебе относится! Эмили Вудс, у тебя ОДНА минута!
— Надо бежать! Увидимся на сцене!
Первая. Я иду первой. В первый раз на подиуме. Если раньше у меня сжималось горло, то теперь я в петле и бьюсь в агонии. Пытаюсь сглотнуть, но слюны нет, и я кашляю.
Парикмахер хлопает меня по спине.
— Ты в порядке?
— Слушай, я могу поменяться с кем-то местами? Поменять порядок?
Он загибает уголки губ вниз.
— Извини, детка. Программы печатают по номерам комплектов. Ты идешь первой. Ничего не изменишь.
— Эмили Вудс! В гардероб, БЫСТРО!
В показах обычно участвуют два типа моделей: те, к которым я хотела бы относится — супермодели, без которых дизайнеры просто не могут обойтись; и те, к которым я, к счастью, не принадлежу: манекенщицы, у которых фигура хороша для показов, но лицо не годится в печать. И для тех, и для других сезон показов часто очень тяжел. Нью-Йорк, Милан, Париж — несколько показов за день, и так много недель. Поздним вечером — примерки, а потом ночные фотосъемки (только супермодели, пожалуйста). Никакой еды, потому что надо быть худой как вешалка. И это хорошо, потому что времени на еду и на сон все равно нет. Едва хватает, чтобы прибежать на место и пройти по подиуму. Чтобы как-то выжить, девушки часто используют стимуляторы: кофе, кокаин — зависит от наклонностей. Но я уже и так трясусь, спасибо, и к тому же как-то неловко употреблять наркотик, от передозировки которого чуть не умерла моя предшественница Инес. По пути к гардеробной колотящееся сердце и сжавшееся горло ведут меня в другом направлении: к бутылке шампанского на стойке. Я быстро хватаю ее и опрокидываю вверх дном.
— …Тогда возьмите пояс у тринадцатого номера, только не забудьте вернуть до того, как переоденете ее в номер двадцать шесть!
— …Люди, я сказал «колечки», а не шапку как у сиротки Энни!
— …Эй, допивайте быстрее или ставьте на место: возле одежды нельзя пить!
Я допиваю, ставлю на место и иду в гардеробную. У каждой модели есть вешалка с ее именем и личной «одевальщицей» (студентки Института модных технологий, как я потом узнала). Надеж, Гейл, Мишель, Меган — здесь нет супермоделей, но много девушек высшей лиги, и чем девушка известнее, тем больше других знаменитостей и редакторов толпится вокруг. Это объясняет, почему меня по дороге чуть не раздавливает огромная нога Андрэ Леона Талли, который рвется вперед и орет: «ЯСМИН! ТЫ ВЫГЛЯДИШЬ ВЕЛИКОЛЕПНО!»
— …Боже мой! Не курить возле одежды!
— …Видно трусики. Снимай трусы!
На вешалке Инес/Эмили четыре наряда, аксессуары к которым в сумочках на замках, проткнутых крючками, висят слева направо. Моя «одевальщица», увидев меня, вздыхает с облегчением и снимает с вешалки наряд номер один: узкий брючный костюм в цветочек.
— …Пять минут до начала! Пять минут! Девушки, стройтесь, быстрее!
Я вставляю ноги в брюки. Моя костюмерша поднимает их — но не может. Хлопок застрял у меня на бедрах.
