Ознакомительная версия. Доступно 29 страниц из 144
Оставалось время перекусить. Сели за столик.
– Ну, давай, иди в сортир и принимай чего там у тебя заготовлено, – сказала Нора. И подумала: “Страшный сон. Со мной ли все это происходит? Какое-то дурное кино…”
– Знаешь, мне еще не надо. Я сам знаю, когда пора… Я пока ничего…
Поели какого-то эластичного салата в пластмассовом корытце, пластмассового хлеба и выпили американской кофейной бурды в бумажном стакане. Нора вспомнила, как все это ей нравилось много лет тому назад, когда она в первый раз приехала в Америку. И где же мы в результате оказались? Этот спешный катастрофический отъезд из Америки и его отправка из Москвы девять лет тому назад вдруг слились в одно событие – черт, все сделано своими руками… Это моя решительность, мое желание взять жизнь в свои руки, руководить, организовывать процесс, ставить свой спектакль…
Объявили посадку. Пошли в самолет, больше уже никаких проверок не было. Самолет был огромный и полупустой. Сели в среднем ряду, заняли три места, Юрика посадили между Норой и Тенгизом. Самолет взлетел. Нора, перегнувшись через Юрика, взяла Тенгизову руку и поцеловала. Тенгиз руку не забрал, даже замедлил, а потом резко схватил ее за нос, потянул вниз… Оба засмеялись. Режиссер! Не терпит пафоса! Но без Тенгиза, она знала, Юрика она бы не вывезла…
Ей казалось, что все страшное позади. И она заснула еще до того момента, как самолет набрал высоту.
Через час Юрик легонько пихнул ее в бок – мам, вот теперь мне пора. Она выпустила его, он пошел в туалет. Через пять минут объявили, что самолет попал в зону турбулентности, просили сидеть на местах и не ходить по салону. Самолет действительно слегка трясло. Нору тоже трясло – в ее собственном режиме. Через пятнадцать минут Нора забеспокоилась, почему Юрик так долго в туалете. Еще через десять она встала и подошла к двери туалета, постучала: Юрик, Юрик!
Тишина… Вот тут у Норы перехватило дыхание. Она забарабанила в дверь. Через минуту он отозвался:
– Я сейчас…
И он вышел, мокрый с ног до головы, совершенно белый, с черными глазами – зрачки расширились так, что даже голубой обводочки не осталось.
– Что случилось?
– Ничего, ничего… Трясло очень, шприц выбило, вену порвал, кровь фонтаном… Я здесь все вымыл, ну и одежду пришлось постирать… Я ж весь в крови был…
Много позже, через год-другой, Юрик рассказал матери об этом происшествии то, чего она не могла знать:
– Мозги-то были полностью отключены, я уже ничего не соображал, Нора. Доза у меня была не одна, а четыре, я хотел напоследок вмазать по-крепкому. Если бы не эта зона турбулентности, живым бы вы меня до Москвы не довезли…
Он вообще рассказал многое о той американской поре своей жизни. Но главный документ, толстая тетрадь, которую он почти всю исписал за шесть недель пребывания в клинике, хранился в секретере. Нора однажды открыла, хотела прочитать, но ни слова не разобрала: это был все тот же детский, кривой и косой, неустановившийся почерк. Такая это была система лечения: пациент должен был выплеснуть из себя все, что он помнил о своем наркоманском прошлом, и не только в устном разговоре с психологом, но и создать текст, полную историю своего смертельного опыта. Текст, который нужно написать и изъять из своей жизни. Нора пролистала тетрадь и положила на место – семейный архив…
Глава 40
Из сундучка. Бийск. Письма Якова
(1934–1937)
СТАНЦИЯ БАРАБИНСК – МОСКВА
ЯКОВ – МАРУСЕ
3.4.1934
(По пути в Новосибирск)
Дорогая Маруня! Не знаю, дойдет ли эта записка до тебя. Добрый человек с дороги обещал отправить. Пятые сутки я полон нашей мимолетной московской встречей – после двух с половиной лет! Не могу описать тебе, какое это для меня счастье – видеть твое драгоценное измученное лицо – и какое горе было почувствовать отчуждение и напряжение, которые от тебя исходят! Наше свидание в Москве я буду помнить до самого конца. Многого я не мог сказать тебе при третьих лицах! Арестовали, забрали шестерых, один из которых оказался провокатор, тоже из ссыльных, врач Ефим Гольдберг. Полгода в Сталинградской тюрьме, с тяжелыми допросами. Обвинение – антисоветский заговор. Меня признали наиболее активным членом этой антисоветской группировки троцкистского толка. Это при моем отвращении к Троцкому с молодых лет! Получил по ОСО три года ссылки – самый гуманный приговор, которые вообще бывают.
За эти полгода я понял, какими иллюзиями мы питались, и, как мне кажется, пальцем могу ткнуть во все те точки, где произошли чудовищные подмены. Приходит осознание происходящего со всеми нами, и это понимание – единственное, что остается.
…Милая моя жена! Ошибка в Библии – не из ребра Адама сотворена была Ева, а из сердца вырезана. Я физически чувствую это место в сердце. Благодарен судьбе за тебя. Прости меня за все трудности, которые я невольно обрушил на самых любимых людей – на тебя и Генриха.
Яков
БИЙСК – МОСКВА
19.6.1934
Родной мой, чудесный, САМЫЙ (как подписано в твоем письме) друг! Сегодня у меня большой праздник – первое письмо от всех вас (спешное). За столько месяцев первое письмо, которое я могу читать один, без промежуточных читателей. Я начну описание во всех деталях, как ты хочешь.
После Москвы началась вторая половина пути. Невыносимо грустно было уезжать… Как никогда ощущалась необходимость быть вместе. По дороге в Новосибирск читал Горького, ел вкусные продукты, которые вы мне принесли, одновременно переживал сложное чувство, в котором перемешались грусть за покинутых на вокзале, наслаждение полусвободой, манящее ожидание неизвестного будущего и жажда, громадная жажда труда. В Новосибирске мы оказались вечером. Хотя я и был подготовлен, но все же сильное разочарование и особенная грусть: кажется, возобновляется Сталинград, но в ухудшенном издании. Самое тяжелое – отсутствие книг и культурных людей. Случайно при мне осталась та же книга Горького, которую я перечитал второй раз. Понял, что третий – не смогу. Час труда – самодельные шахматы готовы, и я играл сам с собой. Единственное утешение – по вечерам съедал по одной конфете из Ивиной коробки. Как говорят, от сладостей великое горе проходит.
В Новосибирске я провел восемь дней. За эти дни у меня было одно яркое впечатление – встреча с молодым инженером, бывшим комсомольцем… Он оказался первоклассным шахматистом. Я молниеносно проиграл ему пять партий, но получил свою компенсацию. Сыграл впервые в моей практике слепую партию, то есть, глядя на пустую доску без фигур, называем ходы и оба записываем. Я думал, что не дотяну и до половины. Представь мое изумление, когда я выиграл эту партию. Если Генрих интересуется, могу прислать эту партию с объяснениями.
В Новосибирске мне предложили несколько городов, из которых я наугад выбрал Бийск. Приехал сюда в 12 часов ночи, закончив все формальности, направился по спящим улицам в гостиницу, куда заранее было по телефону предупреждено.
Ознакомительная версия. Доступно 29 страниц из 144
