Глава XXVIII Не буду сидеть вдовою, и не буду знать потери детей.[29]
Весь сокровенный смысл прочитанного дошел до Ивейн не с первого и даже не со второго раза. Собственно, ее первейшей заботой стало сохранить с таким трудом добытые строки, и весь следующий час она потратила на то, чтобы переписать таинственную рукопись, явленную через призму магических колец. Все это время ее терзал страх, что она не успеет, что слова начнут исчезать… и с рассветом эти опасения оправдались, все исчезло бесследно. Больше она не сумела вызвать из небытия ни единого слова, как ни старалась.
Однако к тому времени она успела переписать все до буквы и теперь могла спокойно поразмыслить над этим, — хотя смысл текста тревожил ее тем сильнее, чем больше она вдумывалась в то, что читает. Вот почему она так и не показала его целиком Джорему с Квероном, а лишь представила отредактированную вторую копию, предварительно уничтожив оригинал, — что, впрочем, не имело значения, поскольку строки намертво впечатались ей в память. А воспоминания она закрыла от самых дотошных дознавателей, какими могли бы оказаться ее брат и Кверон.
Конечно, это не уберегло ее от их вопросов, когда она наконец предъявила им рукопись и наброски предлагаемого обряда.
— Весьма любопытный материал, но откуда он взялся? — полюбопытствовал Целитель. — Большая часть объяснена прямо и доступно, однако о некоторых моментах я никогда прежде не слыхивал.
— У вас есть все необходимое, — возразила Ивейн, не глядя на него.
— Иными словами, — вмешался Джорем, — у нас есть все то, что лично тебе кажется необходимым. Ты ведь показала нам далеко не все, верно? — обвиняющим тоном добавил он. — Что там было еще? Что ты скрываешь от нас?
— Не имеет значения, — отозвалась она, глядя в пустоту. — Довольно и того, что кто-то один будет волноваться об этом.
И позже она больше не позволяла им возвращаться к этому вопросу.
* * *
Однако должно было пройти еще несколько недель, прежде чем они могли начать работу — а речь шла именно о работе, не об обычном заклинании, чтобы обратить вспять чары, наложенные Камбером в тот холодный январский день. Подготовка заключалась не только и не столько в том, чтобы собрать все необходимое для проведения обряда. Прежде всего, должны были подготовиться участники ритуала, с помощью долгого поста и медитации.
И ни в коей мере нельзя было забывать о смертельной опасности, угрожавшей им в случае неудачи. В душе, Ивейн была уверена, что Джорему с Квероном ничего не угрожает, весь риск придется на ее долю. Смерть сама по себе не пугала ее, ведь в мир иной ушел и ее муж, и первенец, однако если она погибнет, то не сможет увидеть, как растут другие ее дети.
И все же если удастся вернуть отца, чтобы он мог продолжить свою работу… скольким чужим детям будет грозить преждевременная смерть, если она не преуспеет в задуманном?
Мыслями Ивейн вновь вернулась к самому Камберу. Если им все-таки не удастся оживить его, — независимо от того, останется ли он по-прежнему пленен между жизнью и смертью, или обретет освобождение в мире ушедших, культ его как святого должен уцелеть. Кверон, основатель этого поклонения и ордена Слуг святого Камбера, подобно самой Ивейн, был убежден в этом. Все же чудеса имели место, и пусть даже святой не был во плоти вознесен на Небеса, как они верили прежде, но многие, многие обычные люди и Дерини черпали в этом культе надежду и вдохновение.
Джорем был не так в этом уверен, но даже он согласился, что если тайное почитание Камбера будет продолжаться, это лишь усилит воздействие того, что делает Реван для спасения Дерини.
— Но ведь это же все основано на лжи! — не выдержал он однажды, во время очередного спора с Квероном и Ивейн. — Святой Камбер, крещение Ревана — это все ложь!
— Точно также, замечу, как и причины, по которым преследуют Дерини, — возразил Кверон. — Ведь нельзя же уничтожить целый народ, лишь потому что в прошлом отдельные его представители в не праведных целях использовали свое могущество. Иначе, по справедливости, стоило бы уничтожить и род человеческий!
— Некоторых бы стоило, — ответил Джорем упрямо.
— Да, но и некоторые Дерини заслужили свою судьбу. Но судить можно только каждого в отдельности — что регентов совершенно не устраивает. Именно поэтому мы вынуждены предпринять хоть что-то в ответ. Будь то надежда, которую дарует нашей расе святой Камбер, или блокирование способностей, чтобы Дерини могли начать новую жизнь — все это во благо, во спасение, и не требует кровопролития. Если бы на пролитую кровь мы отвечали тем же самым, то были бы ничем не лучше наших гонителей.
— Которые считают нас не то дьяволами во плоти, не то их ближайшими союзниками. — Джорем повесил голову и сцепил руки на коленях. — Знаете, Кверон, порой мне даже трудно служить мессу — я все думаю о том, а вдруг все же правы Хьюберт и его приспешники? Вдруг мы и впрямь оскверняем все, чего касаемся? Может быть, Дерини недостоин быть священником? Может быть, я лишь обманываю себя, думаю, будто могу попытаться хоть что-то изменить?..
— Мы все недостойны, Джорем, — отозвалась Ивейн негромко. — Однако достойный или нет, но кто-то должен рано или поздно встать и сказать: «Довольно!» — а потом попробовать сделать хоть что-нибудь. Мы хотя бы пытаемся — в отличие от большинства наших сородичей, давно оставивших всякую надежду. Что плохого в том, что кто-то будет считать отца святым? Были и прежде святые, и будут впредь, чья святость покоится на весьма шатких основаниях. И многим из них ты сам молишься.
В конце концов, хотя Джорем наотрез воспротивился вслух признать, что Камбер был святым, в действительности, он все же согласился притворяться, будто верит в это и дал обещание поддерживать культ святого Камбера, если им не удастся повернуть вспять заклинание. В завещании, многократно измененном и переписанном за эти дни, Джорем аккуратно повторил то, что было им сказано на собрании епископов, которое позднее канонизировало Камбера, — что именно он, Джорем Мак-Рори, а не небесные посланцы убрал и перепрятал тело отца из фамильного склепа в Кайрори… что, впрочем, ничего не меняло в тех чудесах, что приписывали святому. Далее Джорем признавал, что спустя годы все же начал склоняться к мысли, что его отец и впрямь был святым. В подтверждение своей веры он заявлял, что готов извлечь останки Камбера из могилы и передать для сохранения и почитания тем набожным людям, которые пообещают проповедовать те высокие принципы, коих при жизни придерживался его отец.
Это было чрезвычайно важным заявлением и гарантировало возрождение культа святого Камбера, после того как с этим завещанием ознакомятся посторонние, помимо тех троих, кто знал, как обстоит дело в действительности. Даже пока он писал это, Джорем сомневался, стоит ли делать это знание общественным достоянием, но утешало его лишь то, что у него еще будет время как следует все обдумать, если только они не погибнут все втроем, пытаясь вернуть Камбера к жизни, — а эту возможность Джорем считал маловероятной. Если же это все-таки произойдет, он запечатал завещание особой печатью, настроенной на одного только Ниеллана, которому, как они решили, придется стать главой Совета в случае их гибели. Свои завещания приложили сюда также Кверон и Ивейн.
