— Дядюшку Бринкера едва ли можно назвать толпой людей.
— Лорд Бринкер, Джейн и Рид, — возразил он. — Не говоря уже об этом красавчике-лисе, Грэленте. А посол Британии может сама по себе считаться толпой людей.
— Это правда.
— Я ожидал, что ты поймешь, что произошло. Но ты не поняла. Поэтому я гадал, что задумал для нас Хиларион. Возможно, мне полагалось хранить молчание до тех пор, пока ты меня не узнаешь. Мне было очень тяжело скрываться. А если бы мне давали по монете всякий раз, когда я слышал: «Король сам на себя не похож»… — Неудивительно, что у меня волосы стали седыми.
— Какой ты глупый! Почему ты мне не сказал?
— Я собирался. Правда. Потом в зале для приемов ты призналась мне в таких вещах, что у меня дух захватило. Что я мог сделать? Я должен был позволить тебе уйти.
— Трус.
— О да. Но запомни, я в конце концов исполнил свой долг. Мне потребовалось несколько попыток, но все же удалось сделать то, что предназначил мне Хиларион. Я спас тебе жизнь.
— Это не все, что ты сделал.
— Возможно, нет, но мой долг был ясен. Хотя оказалось очень трудно его выполнить. В Гринло Менари обвела меня вокруг пальца. В Париже Джейн сделала всю тяжелую работу и в Восточном экспрессе тоже. Помнишь Копенгагена? Моей заслуги не было в том, что ты осталась живой в первый день в Галазон-Чейзе. В тот раз тебя спас лорд Бринкер.
— Даже если бы он этого не сделал, в моей смерти не было бы твоей вины.
— Нет? Ты не понимаешь. Ты думаешь всю ночь напролет, даже во сне: «Так-то вот. Я была сегодня хранительницей севера»?
Фэрис, не ответив, рассмеялась.
— Конечно нет. А я другой. Задача охранять тебя не оставляла мне много времени на сон, но когда я спал, то спал крепко. Я мог сказать себе: «Вот прошел еще один день, и она все еще жива». Еще один риск, еще одно дежурство без сна, еще одну опасность удалось предотвратить. Ты была моим призванием. Не смейся, я совершенно серьезен. Когда я начал выполнять работу, порученную мне Хиларионом, то не знал, что о тебе думать. Кто ты — избалованная наследница? Всеми заброшенный ребенок? Я не мог увидеть в тебе правительницу, не то что хранительницу. Я думал, что ты, вероятнее всего, закончишь свои дни на эшафоте. И я рядом с тобой, разумеется.
— Это забавно. Я бы сказала — на гильотине, а не на эшафоте. И ты рядом со мной в повозке для осужденных, разумеется.
— Ты совершенно не заботишься о своей безопасности. Тебе никогда не приходило в голову подумать о том, что произошло бы, если бы та бомба взорвалась в Париже, правда? И ты относишься с безумной ответственностью к тому, что считаешь своим. Я — твой, очевидно. Ну, а ты — моя.
— Наконец-то мы в чем-то согласны.
— На балу Двенадцатой ночи я наконец увидел тебя такой, какая ты есть. Не Дым. Не Королева мечей. И даже не Царица ночи. Когда я посмотрел на тебя, я увидел хранительницу севера. В первый раз я действительно поверил, что ты сомкнешь разлом. Я представил себе, какая у тебя будет жизнь без меня, или со мной, но только в качестве слуги, управляющего… человека, за которого ты будешь чувствовать себя ответственной. Я не мог вынести этого взгляда в будущее.
— Ты спас мне жизнь на залитой водой лестнице. И ты освободил меня от Грэлента.
— Пустяки. К тому моменту, когда король отдал приказ стрелять, я не думал о том, чтобы пережить тебя или даже пережить разлом. Я делал свое дело. В награду Хиларион поручил мне другую работу. Я понятия не имею, как за нее взяться. Как становятся королем? Я не привык к тому, что не знаю, как приняться за дело. — Он спародировал свой собственный жалобный тон. — Это совсем не то, к чему я привык.
— Ты уверен, что хочешь сменить работу? Я не уверена, что смогу обойтись без тебя. Кто теперь будет меня защищать?
— Для этого понадобилось двадцать три льва, но я думаю, моя прежняя должность уже занята. Нет, теперь твоя очередь меня защищать. Я ничего не знаю о том, как быть королем. Я в тебе нуждаюсь.
— У меня нет полномочий на должность короля. — Фэрис ответила ему мрачным голосом, хотя маленький пузырек восторженной радости появился у основания ее горла. Ей потребовалось мгновение, чтобы понять источник этого непривычного чувства. Странно, но это была перспектива ответственности. При первом же намеке на новую ответственность у нее поднялось настроение.
Совершенно серьезно он продолжал:
— Но тебя учили. Это в твоих интересах. Независимость Галазона будет обеспечена, если мы все правильно организуем. Если мне осталось прожить в этом теле еще несколько лет, мы сумеем добиться значительных перемен.
Его серьезность ее позабавила.
— Ты слишком молод, чтобы делать такие заявления.
— Будь серьезной.
— Я совершенно серьезна. «Ягнята, мы выживем». Это из английской пьесы.
Ее легкомыслие вывело его из себя.
— Фэрис, я теперь стар.
Она выпрямилась со всем достоинством, какое сумела найти в себе и какого, учитывая внезапное головокружение, оказалось не так уж много.
— Мне все равно, сколько тебе лет. И мне совершенно все равно, что о тебе думает мир. Я знаю тебя, Тириан. И я — хранительница севера. Я могу любить, кого захочу.
— Вот именно. Ты можешь выбирать мужей. Ты заслуживаешь лучшего мужа, чем эта старая развалина.
Ей не понадобилось изображать возмущение.
— Мужей? Кто говорит о мужьях? Сколько раз я должна это повторять? Я никогда не выйду замуж.
— Теперь моя очередь это сказать, и я говорю серьезно: ты слишком молода, чтобы делать такие заявления.
— Об этом мне твердят постоянно. Послушай меня. Я не хочу замуж. — Она уступила отчаянию и легкомысленно прибавила: — Даже если и выйду, я бы не могла выйти за тебя. Это слишком обрадовало бы дядюшку Бринкера. Нет, вместо этого я буду с тобой работать.
Ее веселье вызвало у него подозрения.
— Над чем именно работать?
— Ты теперь король Аравиля. Вместе мы дадим свободу Галазону. Мы сделаем все, что сможем, чтобы сделать Аравиль таким, каким он должен быть. — Она злорадно усмехнулась. — И мы получим все возможные уступки и блага, какие сумеем, от посла Британии в обмен на гавань в Шене.
На Сретенье Фэрис, стоя на ветреных высотах Арависа, обозревала подвластную ей территорию. Север лежал перед ней, совершенный и сверкающий. Со своего наблюдательного пункта она долго смотрела во всех направлениях. Но в последнюю очередь и с самой большой любовью повернулась на запад, к Гринло.
Даже в зимний день море отливало серебром. Вдалеке синели горы Нормандии. Начинающийся прилив надвигался на зыбучие пески. Над идеально ровной поверхностью бухты вздымались, как замок из песка, стены дамбы.
Домики под черепичными крышами, сады и лавки городка Гринло венком охватывали подножие скалистого мыса. Над городком возвышался колледж, серая каменная громада, а над ним возносился ввысь шпиль. А еще выше стояли, спина к спине, Святая Маргарита и Святой Михаил, готовые к новым битвам.
