Когда, пораженный под корень,
Он станет последним, последним не став,
Один и со знаком священным на теле.
Тогда все земли те
В единую страну соединятся.
Он будет царствовать над ними,
Пока им не дарует сыновей навек,
Сам будучи безбрачен
И, словно мертвый, недвижим.
— Вы что, знаете апокриф? — удивленно спросил старик.
Данфи кивнул:
— Я его видел. Но мне кажется, его авторы явно промахнулись в этом последнем моменте.
— О чем вы?
— О том, что он будет безбрачен и в то же время будет иметь детей. Как такое возможно?
Гомелес нахмурился.
— Возможно, и притом очень легко.
— Каким образом?
— Я передал образцы спермы Институту евгенических исследований в Кюснахте. Еще шестьдесят лет назад. Она хранится там, законсервированная криогенным способом.
— Вы уверены?
Гомелес улыбнулся:
— Уж поверьте мне. Они никогда ничего не выбрасывают.
— В таком случае зачем вы нужны им? Обществу, я имею в виду. Почему бы им просто…
— В пророчестве все сказано достаточно ясно. Царство может быть возвращено только прямому наследнику, который будет «поражен под корень и со знаком священным на теле».
— Со священным знаком? — переспросила Клементина.
— У меня родинка особой формы на груди, — объяснил Гомелес. — Но это не все. Возвращение царства должно произойти при жизни последнего…
— Не ставшего последним, — напомнил Данфи.
— Абсолютно верно, — согласился Гомелес. — В свете всего здесь сказанного вы можете представить причины их энтузиазма по моему поводу.
Джек невольно улыбнулся.
— Меня беспокоит, — продолжал Гомелес, — только то, что я буду жить вечно. Пожалуйста, не смейтесь! Вы ведь видели полностью оборудованную больничную палату. Они будут поддерживать во мне жизнь до скончания века. И преисполнены решимости именно так и поступить. — Гомелес сделал паузу и поднял глаза вверх. — Вот мы и подходим к загадке вашего появления здесь. Что заставило вас прийти сюда?
Данфи взглянул на Клементину и пожал плечами.
— Собственно, нам и идти-то больше было некуда. Начиналось все в Лэнгли. Мы побывали в Цуге. И у меня появилось ощущение, что они будут следовать за нами, куда бы мы ни направились. Поэтому я решил, что должен поехать туда, где находится источник и причина всех моих проблем.
Гомелес кивнул.
— А вам не приходило в голову, что, возможно, вам придется убить меня?
Джеку стало неуютно из-за столь прямого вопроса. Клементина громко запротестовала.
— Признаться, подобная мысль у меня появлялась, — ответил Данфи.
Гомелес улыбнулся:
— В таком случае у меня есть к вам предложение.
И вновь Данфи и Клементина переглянулись.
— Послушайте, Бернар, я ведь не доктор Кеворкян,[108]— сказал Данфи. — Да, кстати, вы не так уж плохо и выглядите.
Гомелес рассмеялся.
— Я совсем не это имел в виду. Хотя, если бы я сказал, что устал от Лондона, вы бы поняли меня?
Клементина кивнула.
— Значит, вы устали от жизни?
Гомелес кивнул:
— Да, хотя я ведь никогда не бывал в Лондоне. — Он замолчал и задумался. — Как бы то ни было, я не хочу никакого насилия над природой. Итак, у меня есть для вас очень простое предложение: если я покажу вам выход отсюда, вы возьмете меня с собой?
— Конечно! — ответила Клементина.
— Но какой в этом смысл? — спросил Данфи. — Рано или поздно они нас найдут. И что тогда?
Гомелес покачал головой.
— Как только я умру, вы будете в безопасности, — сказал он. — С моей смертью все закончится.
— Что — все? — переспросил Данфи.
— Общество и его деятельность, — пояснил Гомелес. — Во мне заключен весь смысл его существования.
Данфи задумался.
— Я понял, к чему вы клоните… Но… я не хочу, конечно, показаться бесчувственным негодяем… но… э-э… это ведь может занять определенное время.
— Джек!
Гомелес рассмеялся.
— Не беспокойтесь. Если мы отсюда уйдем, я долго не протяну. Я болен анемией. Без регулярных инъекций В-12…
— И все-таки куда мы отправимся? — не унимался Данфи. — Они ведь будут искать нас по всей земле, во всех странах.
— Конечно, будут, — согласился Гомелес. — Но как раз там нас и не будет.
— Что?!
— Нас не будет ни в одной стране на земле.
Старик появился в их спальне в два часа утра. За ним по пятам следовали его собаки.
— Пора уходить, — прошептал он.
Вместе они прошли в зал, а оттуда по винтовой лестнице — в библиотеку. Повернув налево у стеллажей с книгами по иудаизму, вошли в маленький кабинет, где Гомелес ловил сигналы из космоса. Он зажег свет, подкатил кресло к столу и выключил принтер. Затем повернул пару тумблеров и несколько дисков на анализаторе спектра. Зеленоватый огонек на осциллографе задрожал и взлетел вверх на шкале.
— Вы что-то ищете? — спросил Данфи.
— Частоту и амплитуду браслета, — ответил Гомелес. — Думаю, она равна примерно восьмистам пятидесяти килогерцам, но они ее постоянно меняют, и если я… если я ошибусь, то… стану убийцей.
Данфи и Клементина внимательно наблюдали за тем, как старик возится с аппаратурой. Время от времени бегунок на осциллографе резко взмывал вверх, и Данфи думал: вот оно! Но нет, не то…
— В Цуоце работает пиратская радиостанция, — сказал Гомелес, — и у егерей имеется рация. В здешних местах есть также парочка радиолюбителей и несколько военных станций. А, вот! Вот оно! Поймал! — Вынув небольшой блокнот из верхнего ящика стола, он сверил принятую частоту с той, что была записана в блокноте. — Та же, что была на прошлой неделе.
Он сунул руку в нижний ящик и извлек оттуда коробку для сигар. В коробке находился какой-то предмет, завернутый в кусок материи. Гомелес снял с него ткань.
— Что это? — спросила Клементина.
— Передатчик, — ответил Данфи. — Мне кажется, Бернар собирается продублировать сигнал на устройстве слежения. А потом заменит его. И будет создана полная иллюзия того, что он находится здесь, когда его уже здесь не будет.
— Великолепно, — откликнулся Гомелес, — только я уже давно это сделал. Сложность состояла не столько в том, чтобы определить несущую частоту, сколько в том, чтобы демодулировать ее. Сигнал закодирован…
