— Я признаю, что все, о чем свидетельствует Могилевский, является страшным, кровавым преступлением, — безнадежно вздохнул Лаврентий Павлович. — Я давал задание Могилевскому о производстве опытов, но только над осужденными к высшей мере наказания. Причем это являлось вовсе не моей идеей.
— Ответьте, кто из сотрудников НКВД был допущен вами к работе в секретной лаборатории?
— Мне неизвестно. Наверное, знает Меркулов или Судоплатов.
Руденко может с полным основанием записать себе в актив первый успех: Берия признал факт существования лаборатории и то, что лично он давал ее начальнику задание о производстве опытов над людьми. Любому следователю, а прокурор в данном случае выступал именно в этом качестве, важно добиться психологического превосходства над обвиняемым, сломить его упорство, заставить признать за собой вину хотя бы в незначительных эпизодах. А тут сразу такое! Но и это лишь начало. Бывший нарком внутренних дел и органов госбезопасности чрезвычайно хитер, расчетлив и осторожен. Его спрашивают о том, кто из сотрудников лично им был допущен к работе в лаборатории, а он, оказывается, этого не знает. Впрочем, может быть, действительно не дело руководителя такого ранга запоминать каждого сотрудника многотысячного аппарата. Но пусть тогда скажет хотя бы, кто «в курсе»?
— Прошу конкретнее, — не ослаблял хватку Руденко.
— Заместитель Меркулов, еще один ближайший помощник — Судоплатов, некоторые другие могут знать больше. Мне же некогда было вникать в мелкие детали. Более серьезных дел хватало…
Вникнуть во все детали министру действительно сложно. Но в те, которые могли влиять, существенным образом определять направления и методы деятельности карательной системы, не вникать он не мог. Лаборатория Могилевского работала на укоренение не только в своей стране — в международном масштабе — мнения о том, что у органов госбезопасности СССР всевидящие глаза, всеслышащие уши, всюду достающие руки. И не знать о стиле, приемах и средствах ее деятельности Берия уж никак не мог. Что, собственно, и подтвердилось многими бывшими сотрудниками НКВД.
По мере осознания своего реального положения и ожидавшей его участи Лаврентий Павлович «оживлял» свою память, вспоминал новые фамилии, факты, события. Не исключено, что этому способствовала и трезвая оценка возможностей следствия, способного и без его признаний установить истину. Правда, припоминал он детали своего прошлого все же достаточно избирательно. В этом бывший народный комиссар внутренних дел, Маршал Советского Союза мало чем отличался от любого другого прижатого доказательствами и фактами заурядного уголовника, торгующегося за свою судьбу. Стремление преступника умалить степень личной вины, добиться снисхождения, сохранить жизнь и получить срок поменьше, более мягкую меру наказания — известно с незапамятных времен. И ничего оригинального в поведении Берии в этом отношении нет. Такова психология человека.
Спустя четыре дня после той встречи с Прокурором Союза ССР Берию снова привели на допрос. Прерванная беседа с Руденко возобновилась. На сей раз Лаврентий Павлович был более разговорчивым. Но остался верен прежней тактике. Кое-что признавал, кое о чем рассказывал, при каждом удобном случае стремился отвести от себя вину, переложить ответственность на своих бывших подчиненных. Разговор возобновился снова с начальной точки.
— Кто из работников НКВД был осведомлен о характере деятельности секретной лаборатории Могилевского? — поставил первый вопрос Руденко.
— Кроме меня должны были знать Меркулов, Судоплатов, начальник отдела, в который входила эта лаборатория. Сейчас точно не помню, какой конкретно отдел занимался этой лабораторией, может быть, на сей счет больше осведомлены другие работники…
— А кто из сотрудников НКВД мог санкционировать проведение опытов над людьми?
— Кроме меня это мог санкционировать и Меркулов.
Надо сказать, что к этому времени Меркулова уже успели допросить о деятельности лаборатории. Тот особой оригинальностью тоже не выделился. Он от всего открещивался, только, в отличие от Берии, валившего все на подчиненных, Меркулов делал наоборот — отводил роль первой скрипки своему шефу. Прокурор Союза прибег еще к одному испытанному приему — решил довести это до сведения Берии. Обычно в таких случаях соучастники преступления начинают состязаться в наговаривании друг на друга.
— Меркулов на допросе показал, что в периоде тридцать восьмого по сорок первый год, вплоть до начала войны с гитлеровской Германией, все опыты над людьми санкционировались персонально вами. Это действительно так? — задал провокационный вопрос Руденко.
— Он говорит неточно. Этими опытами над живыми людьми Меркулов занимался больше. Но и я санкционировал Могилевскому проведение таких опытов.
Прокурорская тактика сработала. Теперь главное — не дать Берии собраться с мыслями и успеть воспользоваться его некоторой растерянностью, а заодно и попытаться получить изобличающий компромат на Меркулова непосредственно из первых уст:
— Уточните тогда, сколько санкций на производство опытов над людьми было дано лично вами?
— Санкционировал я первый раз. Сколько людей должно было тогда подвергнуться опыту, не помню. Но кажется, два-три человека из числа осужденных к высшей мере наказания.
— Вы лжете. Могилевский показывает, что такие опыты были проведены в отношении ста человек с вашей санкции и санкции Меркулова. Говорите правду.
— Я не знаю, может быть, опыты произведены в отношении ста человек, но я давал санкцию в отношении троих. Больше этим занимался Меркулов.
— Но Могилевский показывает, что неоднократно он докладывал вам результаты испытаний ядов на живых людях и вы одобряли эти мероприятия. Это так?
— Я этого Могилевского видел всего два-три раза. Действительно, он докладывал мне о работе лаборатории и об опытах над живыми людьми.
— Давайте уточним еще одни момент. В своем заявлении на ваше имя от двадцать первого апреля пятьдесят третьего года Могилевский пишет: «Мною же разрабатывалась методика специальной техники на совершенно новых основах, преподанных лично вами». Заметьте, Могилевский подчеркивает — «лично вами». Что это за совершенно новые основы техники тайных убийств были преподаны вами Могилевскому?
— Ничего мною лично не преподавалось.
— А в связи с чем тогда вы заявили Могилевскому, что прежние способы отравления путем подмешивания яда в пищу или в напитки являются устаревшими?
— Этого я Могилевскому не заявлял.
— Тогда вернемся к заявлению Могилевского еще раз. Он указывает: «В тридцать восьмом году, когда я был вызван по поводу работы по отравлению пылеобразными веществами через вдыхаемый воздух (рицином — ядовитым веществом из семян клещевины), вами было дано указание работать в этой заманчивой области». Объясните, для какой цели вы сразу же после назначения на должность народного комиссара внутренних дел начали изыскивать способы совершения отравлений «по новой методике» через вдыхаемый воздух?
