знает местонахождение святилища Прародителей.
— И за что ты его ненавидел? — не унималась девочка, накручивая на палец светлый локон.
Андриан выдохнул и уселся прямо в хладный, поскрипывающий ком снега.
«За то, что он мог дать Марлин — всё, а я — ничего», — подумал он, но вслух проговорил:
— Потому что при жизни у него были деньги, имя и возможности. Просто… завидовал.
— Очень часто я слышу, что не в деньгах счастье.
— Ну, так знай, что это чушь, милая. Те, кто так говорят, на самом деле и грамма понятия не имеют, каково это, когда их нет. Если у меня есть деньги: те, кого я люблю, никогда не будут голодать, я смогу заплатить за их лечение, смогу купить дом, о котором мечтал, а если захочу — смогу купить себе и новую внешность, или жизнь в другой стране. Если денег нет, то чтобы не получил — ты это потеряешь. Вокруг будет счастье, удовольствия и райские кущи, но не у тебя. Ты — будешь страдать от голода и болезней. А еще будешь смотреть, как загнивают твои дети, потому что ничего им не смог дать. Не надо жить в выдуманном мире. Этот мир — суровое место. Не верь людям, которые просто сдались и стараются утешить себя жалкими оправданиями.
Малышка теперь уже без улыбки уставилась на Андриана, а сам он почувствовал дрожь, и чуть не залился слезами раскаяния, но закрыл глаза и сжал кулак, запрещая себе проявлять слабость перед маленькой девочкой.
— А… твой друг. Говоришь, он спас тебя, а ты убил его?
— Убил, — страдальчески выговорил Андриан, водя пяткой по снегу. — Он должен ненавидеть меня. Но вместо этого — пожертвовал всем ради моего спасения.
Девочка уселась на обледенелую корягу рядом с Андрианом и толкнула под локоть.
— Знаешь, на шабаше собираются призраки со всего края. Погибшие сто и четыреста лет назад. Жившие в мире и войне. Но теперь они — едины. Смерть объединяет нас. Поэтому, не в силах вернутся в Обитель, призраки веселятся вместе, чтобы не сойти с ума и не распасться навсегда. Это последняя радость, что у них осталась — общество друг друга. Даже если это люди, которые друг друга ненавидели, как эта казачка и красноармеец.
— Сколько тебе лет? — спросил растерявшийся Андриан.
Для девочки лет восьми-девяти она вела необычно взрослые беседы.
— Не помню… где-то пятьдесят шесть или, может, семьдесят. — Она подняла голову к луне и в раздумьях надула губы, после чего продолжила: — Что ж, ты меня убедил, красавчик. Я вам помогу.
Девочка достала из кармана нож. По лезвию проползло отражение разбухшего лунного диска, а затем — малышка воткнула острие себе в грудь. Прямо в сердце. Резко. Одним точным ударом. Андриан не вскрикнул. Он понял, кто эта миловидная куколка, а вот толпа девушек визжала, пока Больдо снова не оброс плотью. Мужчина лет тридцати: белокурый, голубоглазый и высокий.
«Прямо девичья мечта», — посмеялся в мыслях Андриан.
— В жизни бы не догадался, — усмехнулся он, восторженно подпрыгнув на ноги. — Демон в теле маленькой Барби.
— Не стоит по содержанию книги угадывать обложку, — с заискивающей улыбкой отмахнулся Больдо. — А тебе бы стоило развивать свои способности. Я всё ждал, когда же ты поймешь, что я не тот, кем себя выдаю.
Андриан подумал, что не хочет быть медиумом. Видеть то, что не видят другие — дар это или проклятие? На его взгляд — проклятие. Кто поверит, будто ты видишь призраков давно умерших людей или демонов, мечтающих вселиться в человеческое тело? Пациент психиатрической лечебницы? Или тот, кто недалеко от него ушел.
Сквозь толпу призраков (которые вновь принялись петь и плясать) к ним выпрыгнул Феликс и заливающийся смехом Атрикс.
— О, видели бы вы лицо Феликса, когда он увидел спектакль с ножом, — хохотал демон.
Судья смутился, а Андриан постарался сдержать приступ раздражения, ведь Атрикс с самого начала знал, что Больдо в теле маленькой девочки.
— Так ты поможешь найти святилище? — спросил Андриан.
— Бесплатно? — Больдо вскинул белые брови ко лбу, выпрямился и понизил самооценку окружающих: красивый, как боги Олимпа. — Я, конечно, тронут твоей историей, парень. Но, во-первых, вы должны понимать: единицы призраков, которые просили благословение Прародителей, получали его. Во-вторых, я не собираюсь тащиться туда без вознаграждения. К счастью… Я его уже нашел.
Тонко улыбаясь, Больдо кивнул на шею Феликса, а именно: на злосчастный пектораль. Жажда и страсть демонов. Кто бы сомневался.
— Я не могу его отдать, — запротестовал Феликс. — Он не мой. Его мне временно дал наставник.
— То есть расстроить наставника страшнее, чем распасться на атомы? Ты не вернешься в Обитель, ведь ты проклят. Атрикс рассказал, как ты погиб. Святилище — единственный шанс. Возможно, Прародители сочтут твою глупую смерть благородством и позволят вернуться в Обитель. Какой у тебя выбор?
Больдо равнодушно протянул ладонь, но Феликс сделал шаг назад.
— Почему я должен доверять тебе? — сухо спросил он.
— Потому что у тебя нет выбора. И пектораль тебе не нужен.
Андриан заметил, как Атрикс грызет себе ногти, и, кажется, зеленеет от зависти. Ясное дело. С ним такую сделку заключать не стали. Положив руку на плечо Феликса, Андриан утвердительно кивнул.
Больдо прав. Теперь эта штука бесполезна для Феликса. Святилище — последняя надежда. Даже Гламентил не откликнулся на призыв о помощи, а значит — больше нам никто не поможет.
— Идет, — процедил Феликс. С видом пугающе забитым.
Больдо вмиг снял с него пектораль и нацепил себе на шею поверх амулета материализации. Артефакты на пару секунд проявились, но затем исчезли.
Андриан тоскливо вздохнул, глядя на опечаленного Феликса. Безысходность. Она поселилась в каждом мускуле, в каждой складке лица, забурлила в карих глазах. Андриан осознал одно: Феликс не верит в то, что сможет вернуться.
Сердце скрутилось в спираль от чувства вины.
ГЛАВА 30.1. Стас. Пирамида Сверхсознания
В оружии-ваджра содержится частица души
хозяина. Судьи умеют общаться со своими
посохами и чувствуют их местонахождение.
Ходят легенды, что во время смертельной
опасности, херувимы вселялись в свое оружие и
не могли вернуться. Душа их распадалась, а оружие
превращалось в могущественный артефакт.
«Алмазные черепа»
Мефист Тот Фрай, куратор кафедры артефактов
Золотые лица Прародителей, украшенные сотнями бриллиантов, изумрудов и рубинов — их сияние выедало глаза
