теперь он кажется ещё красивее.
Харин отмечала его бледность и прежде. Пару раз думала о том, что он заболел, но тут же отметала нелепые мысли прочь. Как бог может заболеть? Никак, он же…
– Да, – с полной уверенностью отвечает Харин. – Да, боги бессмертны. Тебе же миллион лет, как ты можешь умереть?
– Всего лишь двадцать тысяч тридцать шесть.
– Вот же ерунда какая!
– Не ругайся.
Тангун не скрывает улыбки, будто происходящее его совсем не волнует. Прижимает руку ко рту, кашляет. Сквозь его тонкие пальцы струятся кровавые нити, и зрелище это столь же красиво, сколь и пугающе. Харин жмурится, не в силах смотреть на Тангуна, ей становится нестерпимо больно.
– Ты ведь пришла поквитаться со мной, – говорит Тангун. – Но отчего мне кажется, что ты грустишь?
И правда, отчего? Не каждый день видишь умирающего бога. Теперь Харин понимает, почему на пути к Тангуну её задерживало всё подряд: она не должна была застать его смерть. Никто не должен наблюдать подобное.
– Почему ты умираешь? – тихо спрашивает Харин, голос срывается, она сипит. – Ты изнутри гниёшь, у тебя чума?
– Нет, но ты почти права. Моё тело гниёт, поскольку неспособно больше удерживать опасную силу внутри. Я слишком долго служил тюрьмой для монстра, и моё время вышло.
Осознание пронзает Харин точно молния, оставляет после себя грохочущее эхо.
– Ты не вырастить пульгасари хочешь, – выдыхает она. – А выпустить. Тебе для этого тела нужны?
Тангун медленно кивает. Его длинные волосы спадают к лицу и закрывают заострившуюся скулу.
– Из них я соберу клетку для пульгасари и посажу туда, когда он вырвется из меня. Остальное завершит Союль.
– Что, освободит его? – рычит Харин сквозь зубы.
– Нет, что ты. Он убьёт его. Обряд должен вернуть пульгасари его изначальную природу, собрать из него почти-человека. И Союль завершит нашу миссию.
– А ты?..
– Ох, дорогая… Если я расскажу тебе весь план, то нарушу обещание, данное гоблину.
Харин дрожит, не зная, какой эмоции позволить захватить всё тело – злиться ей на Союля и Тангуна за обман или бояться грядущего. Если бог всех существ умрёт, кто будет судить квемулей, кто будет возвращать души в Великий Цикл? Кто будет даровать квисинам перерождение и новые жизни? Даже если Харин представляла, как вонзает когти в горло Тангуна, она никогда не думала, что в самом деле убьёт его. Никто не может убить бога. Никто не должен убивать бога.
– Что за обещание? – наконец спрашивает Харин. От неё всё скрывали так долго, что она не знает, где в её жизни истина переплелась с ложью и когда именно она стала марионеткой игр Тангуна. Злость на него помогает взбодриться. – Что ты пообещал Союлю?
– Время, – просто отвечает Тангун. – Я обещал, что у него будет время, чтобы рассказать тебе правду. Я обещал ему, что огражу тебя от бед, что ты будешь под моей защитой.
– Это ты мне обещал, – напоминает Харин. Тангун кивает.
– Да, когда ты пришла ко мне и попросила спасти от гоблина. А прежде о спасении для тебя молил он. И я удовлетворил оба ваших желания. У Союля было время, чтобы всё рассказать, но он его упустил. Я не виню его. В конце концов, стать клеткой для пульгасари было моим выбором.
Замолчи-замолчи-замолчи-замолчи! Харин готова закричать в лицо богу. Она не понимает ни слова, не хочет понимать, хотя истина просачивается в неё с каждым словом Тангуна, словно вода, проникающая даже в узенькие щели, словно росток, что выползает из камня. Истина, неожиданная и коварная.
Харин сжимает голову руками и садится на колени, зажимая крик в груди, не давая ему вырваться на свободу. Её со всех сторон обволакивает туман.
* * *
Хансон, Чосон, 1763 год
Союль ведёт себя странно. Чем ближе они подбираются к столице, тем нервнее он становится: всё время осматривается, будто не сам придумал план поимки Бёнчхоля, словно ждёт ножа в спину.
Харин не обращает на него внимания. Её и заклятого врага отделяет полдня пути, и она лелеет каждую секунду, что приближает её к Бёнчхолю.
Он прячется в примыкающей к Хансону деревне за перелеском, у самой реки. Говорят, там растут мандариновые деревья, это сад, в котором король повелел отстроить себе павильон для отдыха. Как только Харин поймает пульгасари, она отдохнёт по-королевски, вкушая любимый фрукт правителя Чосона. Знал бы он, какое красивое дерево росло у дома семьи Шин на Чеджудо… Но он даже не ведает, что в начале века там произошла трагедия, не знает, что семью уважаемого чиновника вырезал псих.
От мысли о том, что король Чосона ничего не сделал для поимки Бёнчхоля, в Харин поднимается новая волна злости. Нет, думает она как в лихорадке, когда она убьёт пульгасари, она явится во дворец с его головой и бросит к ногам короля. И, быть может, убьёт и его тоже – за бездействие.
Краткая вспышка гнева больше не пугает, как в первый раз, год назад. Сейчас Харин свыклась с тем, что подобные эмоции одолевают её постоянно. Даже Союль начинает её побаиваться, но ему полезно – за последний год они вдвоём никуда не продвинулись в поисках Бёнчхоля, и раз Союль ничего не сделал, чтобы помочь Харин, она взяла дело в свои руки. И нашла пульгасари самостоятельно.
Поэтому теперь они едут в телеге какого-то крестьянина в сторону Хансона, и Харин хочет поторопить возницу.
– Дорогая, – зовёт Союль, – насчёт деревни…
– Я пойду туда, – рычит Харин, – и переверну там вверх дном каждый дом, выпотрошу каждый сарай, разрушу каждый колодец. Найду Бёнчхоля, где бы тот ни прятался. Найду и убью.
Союль бледнеет и отворачивается. Свои длинные волосы он собрал в пучок и закрыл катом, для него это необычно, но Харин дела нет до его нового образа.
Как только вдалеке показываются крыши деревни, Харин спрыгивает с телеги и бежит туда на своих двоих. Занимается ранний вечер, солнце только-только начинает садиться, и люди ещё не спят, но Харин обращается в лисицу прямо на бегу и влетает рыжей вспышкой в ворота прямо за мостиком через узкую речку.
В деревне много крестьян, жизнь тут кипит. Харин пробегает мимо лавки с травами, мимо местной лапшичной, сворачивает у колодца, стоящего в центре поселения. Они мчится на запах пульгасари, тот должен пахнуть протухшим мясом, гнилой плотью, но тонкий след перекрывает сильный аромат сладких мандаринов.
Проклятье!
Лиса замирает у дома какой-то старухи, плетущей корзину. Та поднимает глаза, видит рыжего зверя, который больше обычной лисы, и кричит. Харин заметили и остальные
