так мне врать! Это пазл, а не Алла! – снова посмотрела я на детское фото.
Через минуту из шкафа был вытряхнут рюкзак, а из него я вытрясла комок серого платья и военные ботинки, в которых была в тот день. Геката юркнула к одежде, принюхиваясь к знакомым запахам.
– Вот, Геката, это оно.
Коричневые пятна крови на слипшейся ткани платья, что сохранились после того, как дерево проткнуло плечо Максима.
Когда я схватилась за телефон в поисках лаборатории, где можно провести тест на родство, трубка завибрировала в руке входящим вызовом.
На экране отобразилось имя: Воеводин.
– Алло, – включила я громкую связь, не сводя взгляда с коричневых пятен подола, – здравствуйте, Семен Михайлович.
– Доброго дня, Кира. Говорить можете?
– Да, конечно. У вас хорошие новости или плохие? Пленку с камеры удалось спасти?
– Над этим работают, но уже известно, что запись сильно повреждена. Если повезет, в лучшем случае восстановят двадцать два процента. Или меньше. Эта запись – единственная улика в доказательстве принудительности… – не стал он говорить слово «убийства», за что я была благодарна, – преступления.
– Двадцать два, – вскинула я взгляд к потолку, – кто бы сомневался. Знаете, я тоже собиралась вам звонить. Я подумала и… я согласна на стажировку. На самом деле… очень этого хочу.
– Рад слышать. Очень рад. Нам пригодится ваш нестандартный аналитический ход мыслей.
– Это ведь не по блату? За меня никто не просил? – скользнул мой взгляд по белому конверту.
– Меня постоянно о чем-то просят. В чем могу – помогаю. Но за вас не просили. Нет. И как будущей коллеге скажу – врать не намерен. В нашем деле важны честность и доверие между напарниками.
– А можно мне тоже вас попросить?
– Слушаю.
– Сделать тест на определение родства, – решив, что без вранья, так без вранья. – Между мной и Максимом Воронцовым. Моя бабушка сказала, что мы кузены… но я… не знаю.
– Сомневаетесь?
– В моих пазлах мы сходимся целой картинкой. И его глаза… они восточного типа. Это очень сильный ген. Почему у Аллы не такие? И у его отца глаза без восточной нотки.
– Понял вас. Образец крови есть?
– На платье.
– Присылайте.
– Привезу. Закажите, пожалуйста, гостевой пропуск на Журавлеву.
– Закажу постоянный. До встречи в понедельник, Кира. Надеюсь, вы найдете себя на нашем поприще.
– У меня свои причины.
– Как у нас всех. А у вас целых две. До встречи.
Две.
Две причины.
Две погибших сестры, обстоятельства смерти которых будут мучить меня ноющим присутствием в глубинах генов до конца жизни.
Хорошо хоть себя не потеряла, может быть, удвоив силы. И сделали меня сильнее бабушка и мама с папой, Максим Воронцов и Костя Серый, Маша Зябликова и конгениальная Алла, но больше всех сделала я сама.
И обретенную силу никто теперь не отнимет.
На половину денег, которые как бы стали моим призом, я купила в Нижнем квартиру и сдала в аренду, чтобы все выплаты поступали папе. Я надеялась, что в оранжерее Аллы ученые найдут много полезного, ее исследования, одно из которых однажды поможет вылечиться маме.
Пыльцу с противоядием для Кости разделила на две части. Первую всыпала внутрь круглого шара-кулона, повесив на нитку из крапивы. Вторую половину спрятала в надежном месте. Кулон всегда будет на мне. Я сохраню его, но больше никогда не предложу Косте «вернуться». Не предложу ему вспомнить меня.
В моей коллекции кулонов появился и третий – тот, что подарила Яна перед первым школьным днем. Она сказала, что это безделушка на память о ней. Овальный медальон распахивался двумя створками. Со второй попытки я вырезала фотографии двух (не много ли двоек?) ставших для меня такими особенными людей – портреты Максима и Кости.
Пусть они будут уравнением, что не решить математикой, ведь чувства невозможно просчитать. Алла этого не знала. Любовь стала единственной наукой, не поддавшейся ей.
Через пару недель я уже сидела на кухне съемной квартиры в Москве, разламывая печеньку с предсказанием, и смотрела телевизор. Квартира была небольшой, однокомнатной, зато с балконом, и третий этаж меня устраивал.
Единственное, о чем я попросила хозяйку пару дней назад, – разрешить убрать все зеркала и выкрутить лампочки, оставив для освещения несколько настольных ламп и много подсвечников.
Квартира находилась в предремонтном состоянии, и хозяйка (за небольшой взнос на будущий ремонт) позволила даже отколупать в ванной плитки, выложенные зеркальным квадратом.
Геката сидела на дальнем конце кухонного стола и уплетала вареную курицу.
В экране включенного фоном телевизора диктор бухтел что-то о приближении весны, о перелетных птицах, а потом я услышала голос.
Его голос.
На Косте была смешная панамка с перьями. В руках он держал небольшую птичку, показывая, как их окольцовывают на станции Фрингилла в Калининграде.
– Вы видите уникальные кадры, – перевел оператор камеру на высоких статных птиц с серым оперением, – два журавля с отличительными метками совсем не боятся человека и подходят близко к орнитологу Кириллу Борисовичу. Это правда, что ваша фамилия Журавлев? – спросил корреспондент.
Костя быстро посмотрел в центр камеры и, коснувшись носа, ответил:
– Правда.
– А эти птицы? Чем они уникальны?
– У самца гетерехромия – цвет глаз ярко-голубой, а у самки шесть пальцев на лапке.
– У них есть имена? Как их зовут?
Я прочитала предсказание с разломленной китайской печеньки: «Каждый заслуживает второго шанса, но не за одни и те же ошибки».
На столе вибрировал мобильник. Я увидела сообщение, пересланное Воеводиным от лаборатории, и его приписку: «Родство с Максимом Воронцовым не подтвердилось. Результат отрицательный».
На экране телевизора орнитолог ответил корреспонденту с только мне заметным вздохом самого прекрасного и печального из чувств – грусти о безвозвратно прошедшем:
– Журавлей зовут Кира и Костя.
Примечания
1
Здесь и далее – Нижний Новгород.
2
Натюрморт от фр. nature morte – мертвая природа.
3
Здравствуй (якут.).
4
Будь счастлива, свободная душа свободной птицы (якут.).
5
Q.E.D. – аббревиатура от лат. quod erat demonstrandum – «что и требовалось доказать», «ч.т.д.»; латинское выражение, обозначающее завершение доказательства теоремы.
