— высокие головные уборы со свисающими с них черными вуалями, которые, должно быть, полностью закрывали голову, если их опустить.
— Госпожа Сеотос, — низко поклонился самый старый из них, темилец, покрытое пеплом лицо которого было испещрено десятками морщин. — Видно предки разгневались на нас. Столько больных не было уже давно.
— Здравствуй, друг мой, — голос ее вдруг стал тихим, мягким и даже успокаивающим. Она подала старику руку, и тот ее поцеловал. — Ты будешь мне ассистировать? Мне поведали об одной формуле, которая может помочь.
— Конечно, госпожа моя, — низко поклонился темилец. — Пройдемте, пожалуйста.
Оглядевшись через плечо, Рина улыбнулась Келефу, взглядом поманив его за собой. Пара воинов остались снаружи, встав на страже входа в лечебницу, а остальные последовали за хозяйкой внутрь.
В нос сразу же ударил стойкий, резкий запах благовоний. Внутри было темно, и редкие лучи света, пробивающиеся из крошечных прорезей под потолком, закручивались в голубые спирали дыма, густо витавшего внутри. Само здание было прямоугольным, вытянутым вдаль, и недалеко от входа начиналась сама лечебница — вдоль стен, за тонкими деревянными подпорками, лежали многочисленные больные, вдоль которых медленно шли монахи с небольшими дымящимися чашами в руках. Все они скрывали лица, черная ткань ниспадала с высоких шляп и касалась плечей. Они шептали, зачитывая заклинания на языке, какого Келеф еще никогда не слышал.
Больные были совсем плохи. Многие из них были в бреду, обильно потели, стонали. Их кожа была белой, как снег, и вены яркими синими ветвями проступали на ней. У тех, кто не закрывал глаза виднелись проглядывались кровавые подтеки у век, у многих они засыхали, нарастая густой коркой на ресницах.
Рина прошла в середину зала, под самый яркий столб света. Там, под потолком, виднелся выход небольшой башенки с окнами, через которые пробивались тусклые солнечные лучи. Солдаты встали поодаль, окружая госпожу, и Келеф притаился во мраке рядом с одним из них. Девушка протянула своему спутнику-темильцу свиток, достав его из глубокого рукава, и тот стал быстро пробегаться глазами по начертанным на нем иероглифам.
— Все ясно. Думаю, я смогу взять такой тембр.
— Тогда не будем тянуть.
Опустив вуаль, старик опустился на пол, скрестив под собой ноги и сложив ладони на животе, под диафрагмой. Сопровождавший его монах сел напротив, в руках у него была поющая чаша и специальная резная палочка. Он коротко, звонко ударил по ней, и стал медленно водить палочкой по кругу, создавая пронизывающий до нутра длинный звон. Еще несколько секунд, и старик, подхватив загадочную мелодию, запел. Низкое горловое пение гюке, от которого словно задрожали сами стены храма, заполнило воздух, сотрясая голубоватый дым. Спирали его закружились в сложном танце, распадаясь и сливаясь, и в конце, когда не осталось никаких звуков, кроме заклинания, в ритуал вступила Рина.
Сперва казалось, будто бы она спит стоя. Ее тело стало совершенно неподвижным, глаза закрыты, руки сложены ниже пояса. Под одеждой два катетера, вонзенные в худые, бледные руки впрыскивали в кровоток золотое зелье миама.
Вдруг, она начала подниматься. Все выше и выше над полом, оставляя длинный подол платья колыхаться в воздухе. Она медленно развела руки в стороны, те стали удлиняться, подчиняясь золотому яду. Пальцы, хрупкие и никогда не касавшиеся рабочего инструмента, стали расти, мало напоминая человеческие руки. Взглянув вниз, Келеф увидел: она не левитировала над полом, это удлинялись ее ноги, все ее тело увеличивалось, искажалось, превращалось в ужасающую пародию на человека, пока творилось колдовство. В такие минуты, сотворяя столь сложное заклинание, она не могла сдерживать текущий в ее венах миам, не могла сопротивляться тому, как он менял ее тело, но это было неважно.
Приоткрыв искаженные болью губы, она выдохнула золотистый дым, что стал быстро смешиваться с дымом благовоний, наполняя зал. Запах мгновенно сменился с резкого, характерного аромата благовоний на нечто… Другое. Никто из присутствующих не мог бы описать его, но для всех он был приятным, на грани зависимости.
Под платьем девушки разбухала грудная клетка. Органы, что не должны быть в человеческом теле, росли внутри нее, и тело подстраивалось, меняло форму, чтобы вместить
