сказала Рибс.
Он пропустил ее ответ мимо ушей:
– Сестра моей жены как-то доставляла туда продукты. Рассказывала про тамошних детишек. Говорит, ужасно унылая жизнь у них на берегу этого озера. Все время одни-одинешеньки.
Констебль подцепил дубинкой край своего шлема – и из него полилась вода.
– Не надо так удивляться, милочка. На вас тамошние плащи, из вашего учреждения.
Он кивком указал на красующиеся у них на груди опознавательные знаки:
– Может, большинство жителей этого большого города и не знают о вас, но тем, кто приехал с севера, эти знаки знакомы.
– Да, сэр, – вежливо ответила Комако.
Она была настолько растеряна, что не знала, что еще сказать. В отличие от Рибс. Шагнув вперед и словно измерив мужчину взглядом, она смело заявила:
– Мы искали одну лавку, сэр. Свечную, которую держит мистер Олбани. Она находится на площади Грассмаркет. Мы хотели купить кое-что особенное для нашей гувернантки.
– В свечной лавке? – спросил констебль. – Для подарка женщине лучше бы выбрать тонкую ткань. Или что-то в чайной за углом.
– Мистер Олбани ее особый друг, – поспешила уточнить Комако. – Для нее этот подарок будет очень ценным… эмоционально.
– А. Тогда ладно. Ну… – Он задумался, повернулся и посмотрел на серую улицу. – Дайте-ка подумать. Мистера Олбани я лично не знаю, но если вам нужна сама площадь, то она находится недалеко от замка на скале. Пройдете через сады в Старый город, свернете направо на Викториа-стрит и по ней доберетесь до Западного порта. Не забудьте. Большинство люда там – торговцы смолой и дегтем, красильщики и другие. Даже если не сразу найдете нужного вам человека, кто-нибудь обязательно покажет вам, куда идти.
Комако постаралась запомнить названия: Викториа-стрит, Западный порт.
– А деньжата у вас есть? Перекусили уже?
У Рибс загорелись глаза.
– Э-э-э… не то чтобы… – начала она, но Комако прервала ее.
– Все в порядке, сэр. Мы поели перед отъездом сегодня утром. И взяли с собой все необходимое.
– Ну тогда ладно, – сказал констебль и, нахлобучив на голову шлем, пошел прочь, бодро размахивая под дождем своей дубинкой.
На самом деле они уже успели проголодаться. У парка ребята купили целый кулек горячих пирожков и молча пересекли мокрую площадь – рты у них были заняты едой. Под ногами поблескивал гравий, по сторонам молчаливо темнели деревья.
Вдалеке возвышались стены средневекового замка, на башнях в дымке виднелись пушки. Старый город показался им еще более мрачным, а его улицы – еще более узкими. Ребята уже устали и начали сомневаться в правильности своей затеи, когда наконец-то вышли на площадь Грассмаркет. С перил старых загонов для скота за ними наблюдали огромные вороны. С каждым шагом Комако чувствовала, как у нее в ботинках хлюпает вода.
– Вот мисс Дэйвеншоу рассердится, когда мы вернемся, – пробормотал Оскар.
Комако положила мальчику на плечо руку, стараясь его успокоить. Остановившись около старой виселицы, она осмотрелась по сторонам. Узкие переулки, фасады лавок. Черная лошадь, тянущая по серой улице повозку. И вот на углу девочка увидела витрину с вывеской, на которой крупными буквами было написано:
СВЕЧНАЯ ОЛБАНИ
Свечи, лампы
Все виды масла и жира
Эдвард Олбани, владелец и осн. 1838
Над крыльцом нависал дырявый выцветший красный тент. В неприкрытой бочке у входа плескалась непонятная жижа. Прямо на ступеньках лежала дохлая крыса, забытая какой-то предприимчивой кошкой или отравившаяся ядом. Лавка выглядела темной, пустынной, неприветливой. Пока они рассматривали витрину, кто-то внутри перевернул табличку, и ребята увидели надпись «ОТКРЫТО». Рибс усмехнулась, надвинула на лоб капюшон и изобразила аристократический акцент:
– Ну что ж, дражайшие господа, не пора ли нам нанести визит старому доброму мистеру Эдварду?
Оскар скорчил гримасу.
– Опять? Она же несерьезно? – прошептал он.
– Рибс, – сказала Комако. – Просто… будь осторожна. Мы ведь не знаем, что там.
– Я всегда осторожна, – усмехнулась Рибс.
– Если заметишь там следы Брендана или других пропавших, сразу же выходи. Ладно?
Рибс подмигнула им, а потом с поклоном развернулась и, взмахнув плащом, скрылась за дверью.
В то же утро, ровно в пять минут девятого, Эбигейл Дэйвеншоу плавно поднялась из-за стола, пригладила юбки и вышла из тихого школьного класса в коридор. В здании было прохладно, через открытые окна проникал аромат мокрой травы. За каминной решеткой догорал уголек.
В это утро она не встретила никого из юных талантов: ни Комако, ни Чарли Овида, ни других. Ни за завтраком, ни в коридорах, ни во дворе. Точнее, разумеется, Эбигейл Дэйвеншоу их не ощутила, ведь она была слепой от рождения. Тем не менее, поскольку она никогда не знала, что такое зрение, его отсутствие ей не мешало, и она научилась ориентироваться в мире с такой же быстротой и ясностью, как и все остальные. Эбигейл тщательно следила за своей внешностью: из ее прически не выбивался ни один волосок, – с ранних лет усвоив важность порядка и аккуратности. Она была незаконнорожденной дочерью экономки небольшого поместья в Центральной Англии, и его владелец взял на себя труд развить ее интеллект. Эбигейл так и не узнала зачем. Когда она была совсем маленькой, он читал ей вслух классику – Шекспира, Данте и Гомера, позже – статьи о современной науке, а еще позже – сочинения философов и произведения современных поэтов. Она ознакомилась с теориями света и материи, с недавно сформулированными законами термодинамики. Эбигейл Дэйвеншоу изучала языки, музыку, танцы и даже, как ни странно, искусство фехтования и бокса.
– Можно не видеть глазами, – повторял он ей, – но слышать ушами, ощущать кожей и использовать все другие чувства, которые Господь счел нужным тебе даровать.
У нее была замечательная память, и она слово в слово пересказывала ему длинные отрывки текста, что только усиливало его желание обучать ее. Постепенно Эбигейл превратилась в строгую молодую женщину. Она так и не узнала, как ее нашел доктор Бергаст. Через шесть недель после смерти своего благодетеля она получила письмо, и ее тогда уже пожилая мать с удивлением зачитала его вслух. Видимо, в институте Карндейл узнали о ее всестороннем образовании и захотели нанять ее для обучения своих довольно необычных воспитанников.
Эбигейл Дэйвеншоу быстро шла по коридору, слегка проводя пальцами по стене, ощупывая знакомые неровности и бороздки, которые подсказывали ей, где нужно свернуть. Она чувствовала малейшие дуновения воздуха и изменения температуры – они сообщали ей о том, что рядом открывается дверь или проходит человек. В своих покоях она хранила длинную березовую трость, очень гладкую – незрячие часто используют их для ориентации в пространстве и ощупывают ими препятствия. Сама она брала ее в руки очень редко, только когда шла в незнакомое место.
Теперь был как раз один из таких случаев.
Захватив трость, Эбигейл сначала направилась в спальни для девочек. Там она, приподняв подбородок, встала в дверях пустой комнаты Комако и Рибс и прислушалась. Внутри никого не было – она поняла это по особой тишине и по движениям воздуха вокруг себя. Немного помахав тростью спереди и сзади себя, она ощупала сначала кровать Комако Оноэ, а затем смятую, плохо заправленную постель Элеоноры Риббон. Ни одна из них прошлой ночью в них не спала – в этом Эбигейл была готова поклясться. Осторожно присев на край кровати Комако, она пошарила под подушкой. Ничего.
Значит, девочек не было в комнате с вечера.
Она была готова биться об заклад, что Оскар, Чарли и Марлоу отправились куда-то вместе с ними. Отсутствие последних двоих ее несколько удивило; она не думала, что Комако им настолько доверяет. Да, от ее внимания не скрылся интерес, с которым к Чарли отнеслась Рибс, и она знала, что Оскар больше всего на свете хочет завести друга; но Комако? Эта девочка всегда была упрямой, независимой и осторожной. Мисс Дэйвеншоу не беспокоилась за безопасность детей; во что бы ее воспитанники ни ввязались, они вполне способны выбраться из неприятностей.
Ну что ж…
Поднявшись на ноги, она задумчиво потерла правой рукой запястье левой. Ребята могли быть и еще кое-где: у доктора Бергаста. Он пока не беседовал с новенькими и, возможно, пригласил их к себе в кабинет, чтобы поговорить.
Мисс Дэйвеншоу быстро спустилась по лестнице, вышла во двор и зашагала под дождем. Ей никто не встретился. Она хорошо знала дорогу к кабинету Генри Бергаста, хотя и не часто заходила в крыло, где были покои доктора и большинства старших талантов. В коридоре наверху через каждые пятнадцать футов располагались
