она должна была продвигаться вверх, и, захватив брустверы и батарею у уреза воды на западе, обойти главную позицию Джексона с восточной стороны[166]. Когда этот канал был почти закончен, прибыло ожидаемое подкрепление в две тысячи человек под командованием генерала Ламберта, и к вечеру 7-го числа все было готово к атаке, которая должна была быть предпринята следующим утром на рассвете. У Пакенхэма было около 10 000 человек[167] бойцов, 1500 из них под командованием полковника Торнтона должны были форсировать реку и атаковать западный берег. Сам Пакенхэм должен был руководить основным наступлением на восточном берегу, которое должно было быть предпринято правым флангом британцев под командованием генерала Гиббса, в то время как левый фланг продвигался вперед под командованием генерала Кина, а генерал Ламберт командовал резервом. Позицию[168] Джексона занимало в общей сложности 5500 человек[169].
«Вряд ли одна треть войск Кентукки, которых так долго ждали, вооружена, а имеющееся у них оружие непригодно для использования», – писал Джексон. Непрерывно наблюдая за британцами, он справедливо пришел к выводу, что они нанесут главный удар на восточном берегу, и, соответственно, сохранил основную часть своей силы на той стороне. Его укрепления состояли просто из земляного бруствера со рвом перед ним, который тянулся по прямой линии от реки справа от него через равнину и на некотором расстоянии упирался в болото, прикрывавшее его слева. Перед бруствером на берегу реки стоял небольшой недостроенный редут. В ходе работ было установлено 13 артиллерийских орудий[170]. Справа был размещен 7-й пехотный полк регулярной армии, 430 человек, затем шли 740 луизианских ополченцев (как французских креолов, так и цветных, в том числе 30 новоорлеанских стрелков, которые были американцами) и 240 солдат регулярных войск 44-го полка, в то время как остальная часть линии была сформирована из почти 500 кентуккийцев и более 1600 теннессийцев под командованием Кэрролла и Коффи, с 250 креольскими ополченцами в болоте в крайнем левом углу, чтобы охранять начало залива. В тылу было 230 драгун, в основном из Миссисипи, и еще несколько солдат в резерве, всего 4700 человек на восточном берегу. Укрепления на западном берегу располагались ниже по течению и были гораздо слабее. Коммодор Паттерсон выставил батарею у уреза воды из 9 орудий, 3 длинноствольных 24-фунтовых и 6 длинноствольных 12-фунтовых, направленных через реку, и намеревался атаковать с фланга любого противника, атакующего Джексона. Эта батарея была защищена крепкими земляными укреплениями с тремя полевыми орудиями, которые были прямо под ними, и простирались от реки примерно на 200 ярдов вглубь равнины. Линия обороны была продлена рвом примерно на четверть мили дальше, где она кончалась, а оттуда до болота, на расстоянии полумили, никаких оборонительных сооружений не было вовсе. Генерал Морган, очень плохой офицер ополчения[171], командовал силой 550 луизианских ополченцев, некоторые из них были плохо вооружены, а в ночь перед сражением он получил подкрепление из 250 кентуккийцев, плохо вооруженных, недисциплинированных и измученных усталостью.
Всю ночь на 7-е число странный, приглушенный лязг раздавался из британского лагеря и доносился влажным воздухом до позиций дремлющих врагов. Удары кирки и лопаты, когда земля разбрасывалась группами рабочих, громыхание артиллерийских орудий, расставляемых по позициям, размеренная поступь батальонов, передвигавшихся с мест или марширующих под командованием Торнтона, – все это эти и тысячи других звуков воинственной подготовки смягчались и растворялись расстоянием в один непрерывный гудящий ропот, который звучал в ушах американских часовых зловещим предчувствием завтрашнего дня. К полуночи Джексон встал и приготовил все необходимое, чтобы отразить удар, который, как он справедливо рассудил, должен был вскоре обрушиться на него. Еще до рассвета его солдаты были в полной боевой готовности. Загорелые и мускулистые моряки группировались вокруг огромных орудий. Солдаты-креолы происходили из народа, чья привычка всегда с радостью воспринимала все аспекты жизни, но в то утро их веселье было омрачено угрюмым затаенным чувством неистового беспокойства. На кону у них было больше, чем у любого другого мужчины на поле боя. Они сражались за свои дома, они сражались за своих жен и дочерей. Они хорошо знали, что люди, с которыми им предстоит столкнуться, были очень храбры в бою и очень жестоки в победе[172], они хорошо знали ужасные разрушения и невыразимое горе, которые ожидали их город, если англичане возьмут его на острие шпаги. Они боялись не за себя, но в сердцах самых смелых и беспечных таился приглушенный страх перед тем, что этот день может принести их любимым[173].
Теннессийцев подобные опасения не беспокоили. В угрюмой, исполненной уверенности в себе тишине они затаились за глинобитными стенами или, опираясь на длинные ружья, вглядывались в серый туман свирепыми, дерзкими взглядами. Так, час за часом, две армии стояли друг против друга во тьме, ожидая дневного света.
Наконец взошло солнце, и, когда его лучи пробились сквозь утренний туман, они отразились на острых стальных штыках англичан, где их алые ряды выстроились в боевой порядок, всего в 400 ярдах от американских брустверов. Там стояла несравненная пехота островного короля, гордящаяся своей силой и великолепием своей боевой славы, и, когда дымка рассеялась, они двинулись вперед в суровой тишине, нарушаемой только сердитыми, рычащими звуками медных рожков. Сразу же бешеной жизнью закипела американская артиллерия, и, готовые и быстрые, более многочисленные пушки захватчиков отозвались горячими, лихорадочными устами. Непоколебимая среди грохота этой железной бури, тяжелая красная колонна неуклонно двигалась влево от американской линии фронта, где теннессийцы стояли в неподвижном, мрачном ожидании. Было пройдено три четверти открытого пространства, и нетерпеливые солдаты бросились бежать. Затем на британскую колонну обрушился адский огонь. Из-за бруствера перед ними в воздухе клубами поднялся густой белый дым, а шеренга за шеренгой дикие стрелки из глухих лесов поднимались и стреляли, целясь низко и уверенно. Как жнивье жухнет от пламени, так пожухла британская колонна под этим смертоносным огнем, и, в ужасе от бойни, порядки пошатнулись и отступили. Пакенхэм, достойный капитан для своего доблестного воинства, выехал вперед, и войска, сплотившиеся вокруг него, ринулись вперед с громкими улюлюканьем. Но снова им в лицо ударил оглушительный ружейный залп, и жизнь их бесстрашного вождя угасла перед его палящим и огненным дыханием. Вместе с ним пал другой генерал, который был с колонной, и все люди, которые вели ее; и, в качестве последнего средства, Кин поднял своих стойких горцев, но упорные горцы напрасно мчались вперед, им предстояло только умереть, как погибли их товарищи перед ними, с непобедимым мужеством, лицом к лицу с врагом, сражаясь до последнего вздоха. Сам
