готов себя отстаивать.
При мысли о том, что с бабушкой может что-то случиться, Тим побледнел, вскочил.
— Позвонить ей хочешь? — спросил Илья и встал с дивана. — Идем.
Тимофей чуть ли не побежал за ним. Хотелось послушать, что он там говорит, но я остался и обратился к одноклассникам:
— А теперь давайте сочинять тупые и бездарные стишки. Джусиха думает, что, блеснув талантом, себя выдаст тот, кто писал эпиграмму на нее.
— Я этого не выдержу! — прошептала Гаечка, у которой талант точно имелся.
— Ладно. Давайте так. Берем листок. — Я вырвал чистый лист из тетради в клеточку. — Выбираем стихотворный размер. Пусть это будет ямб.
— Это как? — спросил Димон Минаев.
— Это когда ударение на каждый второй слог. Мой дя́дя са́мых че́стных пра́вил, например, — объяснила Гаечка. — Он самый простой, как по мне. Ну, что такое рифма, все знают, да?
Все закивали, в том числе Ян.
— А если ударение на первый слог — хорей? Че-то путал их всегда, — прогудел Чабанов.
— Потому что нелогично, — выдал Ян. — Хорей — в нем самом ударение-то на второй слог, а в ямбе как бы на первый. Вот и путаница.
— Ну а дальше что? Лист-то зачем? — спросил Рамиль.
— Играть будем. Я пишу первую строку, никому не говорю, что там. Ее видит только тот, кто пишет вторую. Потом второй загибает мою писанину и передает третьему, тот первую строку не видит, и так далее. Получается, что каждый следующий видит только одну строку. Как все напишут, разворачиваем. Должно получиться смешно.
— Рифма одинаковая получится, — сказала Гаечка.
— Значит, нечетный номер задает рифму, четный рифмует, — подытожил я и проставил номера. — У нас тема — природные явления, помним, да? Никто не против, если я начну? Размер путь будет, как у Пушкина, и количество слогов такое же.
На другом листке я написал:
«Мой дя-дя са-мых чест-ных пра-вил» — и выделил ударения.
— А можно с вами? — поднял руку Ян, я кивнул.
— И я хочу! — подключился Борис.
— И я! — выразила желание Алиса.
Кто-нибудь когда-нибудь видел, чтобы дети приступали к домашнему заданию по литературе с таким рвением⁈ Можно же не тупо зубрить, а если вот так — и развлечение, и учение. На всю жизнь запомнят, чем ямб от хорея отличается.
— Конечно можно, — ответил я. — Начали.
«Как жаль, что осень наступила», — вывел я и передал Гаечке.
Заговорщицки улыбаясь, она забрала листок, что-то там написала и передала Рамилю, напомнив:
— Тебе ничего рифмовать не надо. Просто пишешь без рифмы и выбираешь жертву, чтобы ей передать.
— Мне! — крикнул Ян.
Рамиль долго мучился, жевал губами, ерзал, чесал за ухом ручкой. Наконец родил и передал лист Яну, как тот и хотел. После Яна был Борис, затем Чабанов и Минаев, Кабанов, Алиса.
— Можно разворачивать? — спросила она.
— Эй, давай Илью подождем! — возмутился Ян. — Вдруг он тоже хочет? И толстый еще…
— Толстый не играет, — припечатал Чабанов.
— А че за толстый? — спросил Кабанов. — Впервые его вижу!
— Да вот, прибился и остался. Жирным был, как шар, а ща прям на человека похож…
Рам смолк, потому что вернулись Илья и Тим, мрачный, как туча. Плюхнулся на диван и отчитался:
— Бабушка говорит, ей надо вырезать желчный пузырь, иначе она умрет, деньги нужны на это. Завтра она вылетает! Сюда! Продавать дачу!
— Хреново, — вздохнула Гаечка.
— Но согласилась перевести меня в другую школу, — добавил Тимофей, помолчал немного, окинул взглядом подвал и сказал: — И все равно клево, что я вас повидал! Очень рад ваще!
— Ты здорово изменился, молодец! — похвалил его я.
К нему подошел Кабанов и представился, они пожали друг другу руки. Ян рассказал, что мы играем в буриме, растолковал правила и отдал Илье листок. Сперва он там что-то нацарапал, потом — Тимофей.
— Это мы к литературе готовимся, — объяснил я, развернул листок и зачитал:
— Как жаль, что осень наступила,
Сезон купальный я закрыла,
Грибов корзину насобрала.
Но что-то получилось мало.
Побило градом всю малину.
Медведь в берлоге кони двинул…
Все засмеялись. Я продолжил:
— Дальше — больше: «И завонял, и разложился, и в Карасиху превратился. Все знают: нет ее страшнее. Никто бы не хотел стать ею, и даже дядька Черноморец»…
Дядька Черномор, рожденный фантазией Тима, вызвал у Бориса приступ конвульсий. Брат упал на мат и дергался, изображая креветку. Вскоре Ян пал жертвой его заразительного хохота, потом — Гаечка, и вот уже все смеются, даже Кабанов с Тимофеем.
Подождав, пока они успокоятся, я сказал:
— Придется все-таки сочинять серьезные тупые стишки для Джусь.
Прошло все быстро, просто и весело: предлагалась строка, потом подбирались подходящие варианты, рожденные коллективным разумом. Так мы сочинили каждому по стишку средней паршивости из шести строк. Хорей — две штуки, ямб — три, и один, написанный трехстопным размером, я не помнил, как он называется.
Я их записал, пронумеровал, а потом мы тянули жребий. Мне достался тот самый трехстопный шестистрочник.
После этого я отправился с Ильей звонить деду, который точно решил все дела и уже дома.
Но ничего хорошего он мне не сказал: чурчхела не особо пошла, еле продал десять штук по пятьсот рублей. Причем у его продавщицы это получилось лучше. Итого — тридцать штук в день. Это без малого десять тысяч чистой прибыли на две точки. Маловато будет. Орехи идут не сильно хорошо, с них получается приметно по пятерке на место. Если пахлава так же пойдет, будет еще плюс пять. Итого
