Михайлович Гренков и получил совет поступить в Оптину пустынь. «Там ты будешь нужен», – сказал старец. Гренков после долгих раздумий и колебаний последовал совету, ушел в монастырь и впоследствии стал великим оптинским старцем Амвросием – почитаемым святым[709]. Не чудо ли это?
Из крестьян вышел подвижник Иоанн, в монашестве Исайя, прославившийся трудно достижимой добродетелью – смирением. В судьбе другого русского крестьянина, Пахомия Валдайского, раскрывается уход от мирской суеты с обетом молчания. Умер он в возрасте 77 лет у себя в келье, стоя на коленях перед иконами. Из крепостных крестьян вышли известный миссионер о. Дмитрий (Коновалов), схимонах Филипп, основатель пещерной обители Гефсиманского скита Свято-Троицкой Сергиевой лавры с тремя своими сыновьями-монахами, преподобный Варнава, старец того же скита, архимандрит Антоний – наместник Свято-Троицкой лавры и много других православных подвижников, оставивших глубокий след в религиозный жизни народа.
Все слои русского народа особый интерес проявляли к различию добра и зла, греху и его искуплению, правде и лжи. К преступникам относились как к несчастным людям, попавшим в беду, искренне желая им духовного выздоровления, раскаяния и покаяния.
Интересны наблюдения замечательного отечественного мыслителя Ф.А. Степуна за деревенской жизнью. Федор Августович годы Гражданской войны провел в подмосковной деревне Поповке, организовав со своими московскими товарищами сельскохозяйственную артель. Труд на земле давал возможность выжить в голодные годы. Крестьяне с иронией, но с уважением отнеслись к новым односельчанам – «господам-интеллигентам».
Степун лишний раз убеждался в том, что простой русский человек совестлив, справедлив и добродушен. Запомнились беседы с солидными крестьянами, имевшими крепкие хозяйства. Они полагали, что проживание помещиков в деревне приносит пользу. Можно оставлять им приусадебную землю. Пусть живут свои бытом, который резко отличается от крестьянского обихоженностью и уютом. Все это будет для крестьян добрым примером, и они постепенно изменят свое житье-бытье на более культурное, без козлят и цыплят в избах, сменят убогую обстановку на другую.
Для Степуна подобные высказывания о новой роли помещиков в деревне были неожиданными и поражали тем, что крестьяне в глубине души мечтали о более высокой культуре быта, жизни в целом. Поэтому никакой классовой ненависти крестьян к помещикам, во всяком случае в Поповке, Степун не заметил.
Степун почувствовал, что труженики – не разрушители, а созидатели. «Безумие» революции вызывало у них глубокие переживания. Федор Августович видел, что крестьяне ищут какую-то новую, свою правду. Они были отзывчивыми людьми: откликались на беду попавших в тиски голода и односельчан, и «господ» из артели Степуна.
Степуна удивила тяга крестьян к знаниям. Он на свой страх и риск решил прочитать в деревенском трактире, этом своеобразном сельском клубе, лекции о философе Вл. Соловьеве и писателе Л. Толстом. Боязнь, что его не поймут и отторгнут, не оправдалась. Крестьяне слушали Степуна с вниманием и интересом. Особенно заинтересовал их Л. Толстой. Они откликались на добро и судили о людях, в том числе далеких от их среды, с христианских позиций. Поэтому взгляды и Соловьева, и Толстого в изложении Степуна были им небезразличны. Эти взгляды откладывали отпечаток на то затаенное, что жило в их душе и веками формировалось православием, и стремились проникнуть в тайны души человека.
Особенно удивило Степуна то, что крестьяне с радостью приняли его предложение организовать театр. Федор Августович быстро сформировал труппу. Его поражало, как малограмотные и безграмотные, никогда не видевшие театральных постановок юноши и девушки легко входили в свои роли. «Не умея грамотно прочесть текста, не зная, куда девать руки и ноги, не владея дыханием, а потому и голосом, они – что самое главное – без остатка растворились в изображаемых лицах», как писал о своих подопечных Степун[710].
Многое шло от широты славянской души, ее мягкости, гибкости, способности, словно губка, впитывать новое и усваивать его как собственное, неотличимое от первородного. По наблюдениям Степуна русские крестьяне сохранили некую детскость, потребность к игре. Видимо, сказывалось, что безмятежного детства у них не было. С малых лет приходилось трудиться.
Глядя на русских крестьян, у Степуна невольно возникали мысли о тупиковом развитии в русле равнодушного, бесстрастного технократического западноевропейского прогресса. Может быть и прав О. Шпенглер, размышлял Федор Августович, когда говорил, что закат Европы связан с торжеством материального в ущерб духовному развитию человека?[711] Оптимизм внушало то, что исконная русская религиозность не дает потухнуть духовности, согревающей душу и разум человека подлинными смыслами бытия.
Итак, религиозность – одна из устойчивых и главных сущностей русского национального характера. Другая, не менее устойчивая сущность его характера – коллективизм. Общепринято, что его формировал многовековой общинный жизненный уклад русского крестьянства. Однако такой выдающийся русский мыслитель, как С.Л. Франк, не отрицая значения общинности в формировании русского коллективизма, на первый план в этом процессе выдвигает православную соборность. Он утверждает, что истоки самобытного русского коллективизма исходят не из общины, не из социально-экономических и общественных отношений. Они находятся в другой области. Франк предлагает искать их в иной сфере и глубже задуматься над православным понятием «соборности», которое надиндивидуально и служит объединяющим началом духовного единства православных людей.
Западное мировоззрение берет «я» за отправную точку, которая самодостаточна и представляет собой независимую сущность. Франк предлагает иное духовное понимание «в котором не “я”, а “мы” образует повседневную основу духовной жизни и духовного бытия»[712]. По Франку, «мы» не более позднее образование, чем «я» и «ты», а их первичное единство, из которого только и может вырасти «я», которое не растворяется в «мы», а, напротив, только в связи с целым получает свободу и возможность подлинного самовыражения, питаясь соками из «надиндивидуальной общности». Как подчеркивает Франк, это свойственная православным «мы-философия» – в противоположность «я – философии» Запада.
Эта идея лежит в основе «русской церковной мысли», в которой церковь – не иерархическая структура, принуждающая к вере, не авторитет высшего иерарха, как в католичестве, а «живое, внутреннее духовное единство всех верующих». Это единство в духовной свободе, в братской любви, в общем смысле жизни. Здесь вера – свободный и искренний выбор каждого жить во Христе. Соборность – духовная связь, в которой воплощается единство личного с общим, обретается гармония отношений между людьми, которая освящена смыслом жизни как служения вечному и нетленному.
На идеях соборности русская философия и литература взрастили идеи всечеловечности как альтернативы развитию мира на началах противоборства, исступленного стремления одних народов добиться власти над другими, бесконечности раздоров и войн. Есть ли другой, альтернативный полюс этой вечной вражде? Ф.М. Достоевский ответил на этот вопрос утвердительно: есть и этот полюс – Россия. Федор Михайлович писал, что русская культура, воплощенная в творчестве А.С. Пушкина, пропитана идеей всемирности и всечеловечности как исторического призвания России не покорять
