Ознакомительная версия. Доступно 23 страниц из 115
– Да плевать мне на твою Джоэли. Неужели ты не понимаешь? Я из-за Эмили. Эмили сказала, что упала с твоего велосипеда.
– Правда?
– Да. Но она не могла с него упасть, потому что никакого велосипеда уже не было. Ты его продал. Эмили меня обманула. Ее ноги. Порезы на ногах. – Я зажмуриваюсь и вижу их как сейчас: частые, будто соломинки на крыше, один за другим, ровные, глубокие и сильные. Дура я, дура. Ну разумеется, ни с какого велосипеда она не падала. Как же я сразу не догадалась?
– Кейт?
– И порезы у нее были вовсе не из-за того, что она упала с велосипеда. Мистер Бейкер мне говорил, что треть девушек из параллели Эмили страдают от депрессии или наносят себе раны. Он мне говорил, а я не слушала. Мне и в голову не могло прийти, что Эмили станет себя резать, я бы в жизни не догадалась.
– Ничего не понимаю. – Ричард делает шаг ко мне, протягивает руку, явно испугавшись за Эмили, но боится ко мне прикоснуться, словно я горю.
По моему лицу текут слезы. Я плачу не из-за себя, и не из-за своих климактерических напастей, и не из-за того, что мне приходится притворяться сорокадвухлетней, чтобы меня не выгнали с работы, хотя чувствую себя на все девяносто шесть, и не из-за того, что мама упала с лестницы, и не из-за Барбары, которая помнит латинские названия кустов, но забыла имена собственных сыновей, и не из-за Джули, которая до смерти боится за сына и стыдится рассказать мне о его игорных долгах, и не из-за того, что я сказала Джеку, что не могу осквернить святыню брака и уйти к нему, а Ричард тем временем, оказывается, завел себе другую. Нет, я плачу из-за дочери, которая от тоски и отчаяния сотворила над собой такое. А я смотрела, но не видела, слышала ее рыдания, но осталась глуха.
Теперь же звон не умолкает. Не спрашивай, по ком звонит белфи, оно звонит и по тебе.
– Что за шум?
– В дверь звонят, – отвечает Ричард.
Я машинально пересекаю кухню и поворачиваю ручку двери. На пороге мальчик возраста Бена, с чемоданчиком и большой коробкой конфет “Моцарт”.
– Добрый вечер, – говорит мальчик. – Я Седрик из Гамбурга. Очень рад с вами познакомиться.
24. Нож в сердце
11:20
Вот что я вам скажу: если бы какой-нибудь ублюдок-женоненавистник захотел выдумать что-то такое, из-за чего все девушки считали бы себя последними уродинами, что напрочь убивало бы их самооценку и уверенность, что они хоть чего-нибудь да стоят в этом мире, он не сумел бы сочинить ничего лучше социальных сетей.
Вот уж дьявольское изобретение. Так и искушает молоденьких девушек фотографировать и рассматривать себя снова и снова, прежде чем явить свой облик миру и получить комментарии. А ведь снимок еще можно и отфотошопить, чтобы талия казалась тоньше, грудь больше, губы пухлее, и ты побоишься и нос высунуть ИРЛ, ведь твой онлайн-образ настолько идеален, что реальному рядом с ним и делать нечего. Это, безусловно, помогает справиться с ненавистью к себе и ощущением собственной никчемности, которыми страдают все подростки.
Вот лишь одна из множества злых, растерянных, беспомощных мыслей, что я успела передумать за те несколько часов, которые провела на оранжевой пластмассовой скамье в нашей городской больнице, в амбулатории для пациентов, которые наносят себе увечья. Прежде я как-то не замечала это зеленое одноэтажное здание, спрятавшееся за акушерским корпусом. Меня неприятно удивило, что в таком жутковатом месте встретилось немало знакомых. Когда мы с Эмили пришли сюда в первый раз и нас провели в приемную, мы увидели там еще трех девушек из ее параллели, тоже в сопровождении родителей, пришибленных случившимся. Девушки мельком улыбнулись друг другу и тут же отвернулись; непонятно было, какие правила этикета предусматривает этот странный новый клуб, в который они вдруг попали. Ричард должен был пойти с нами, но ему в тот день пришлось вести Джоэли на УЗИ. Я боялась, что Эмили расценит это как очередное предательство, но она лишь вздохнула и сказала: “Да уж, папа тот еще придурок”.
Меня немало удивило вот что: после того как мы с Ричардом сообщили детям о предстоящем разводе, выяснилось, что оба невысокого мнения об отце, хотя при этом любят его всем сердцем. Узнав, что папа завел подружку и она беременна, Бен сказал: “Фу, гадость”, – и только. Эмили вела себя более эмоционально, но я с самого начала решила извлечь из нашей семейной катастрофы хоть какую-то пользу. И пусть я даже переплюнула Джули Эндрюс с ее “каплями на розах и усиками кошек”[96] – что ж, необходимость бодриться ради детей помогла мне самой не упасть духом. После того как Ричард съехал, Бен за одну ночь вымахал на три дюйма и объявил, что заведет мне аккаунт в тиндере, “чтобы найти тебе парня, мам. Так что мы с Эмили отсеем всяких придурков, ладно?”
О Джеке я им не сказала. Да и что было говорить? С тех пор как я дала ему от ворот поворот, он написал мне один-единственный раз – обычное, ни к чему не обязывающее сообщение о том, как прекрасен Прованс в эту пору. После того, как я с ним обошлась, я чувствовала себя не вправе ползти к нему на коленях и умолять о втором шансе. Да и о детях нужно подумать, не хватало еще, чтобы в их жизни появился очередной чужой человек, достаточно, что папаша спутался с Пеппи Длинныйчулок.
С работой я в это время справлялась кое-как, и то с трудом. Не хотела упускать Эмили из виду. Меня мучило, что она резала себя, а я даже не замечала. И ведь мистер Бейкер, когда в тот раз позвонил мне на работу, сказал, что многие одноклассники Эмили наносят себе раны, но я почему-то была слепа и в высшей степени уверена, что уж моя-то дочь никогда такого не сделает. Только не Эмили. Как я могла быть такой тупой? И какой мрак окутал нежную душу моего ребенка, что она решилась резать собственную плоть, умышленно и неоднократно? Порезы на бедрах Эмили похожи на воспаленные поперечные штрихи, словно она поцарапалась о дюжину кустов ежевики, причем много раз. Каждый раз, как я вижу их, у меня сводит живот.
Когда Эмили было несколько недель от роду, я стригла ей ноготки ножницами с закругленными концами и случайно прихватила кожу. Когда я увидела порезы на ее ногах, в ушах у меня зазвенел тот первый ее крик изумления из-за моего вероломства, только в тысячу раз громче. Наши материнские ошибки копятся – интересно, есть ли у них счетчик? – и когда дети, став постарше, страдают, нам в два раза больнее. Наверное, потому, что мы уже мало чем можем помочь.
Больничный психолог сказал, что Эмили больше не режет себя: подлый поступок Лиззи с новогодней вечеринкой настолько ее потряс, что она бросила эту мерзкую компанию, за которую так отчаянно цеплялась. И то, что Эмили уже не стесняется ходить по дому с голыми ногами, – по-настоящему добрый знак, по словам психолога. Волноваться нужно, когда они прикрывают порезы одеждой.
Разумеется, я винила во всем себя. Быть может, я недостаточно укрепляла ее самооценку? Что, если из-за наших дурацких ссор по поводу одежды, соковых диет и бардака в комнате она решила, что мне нельзя доверять? Не слишком ли я тревожилась о том, чтобы Эмили сдала выпускные экзамены не хуже сверстников, не передалась ли ей моя тревога? А может, я надеялась, что она станет чокнутым трудоголиком-перфекционистом, каким почти всю жизнь была я сама? Виновата, каюсь.
Ознакомительная версия. Доступно 23 страниц из 115