— С Бобом ты увидишься завтра, — сказала она мальчику. — Он уже крепко спит. И тебе пора, мое солнышко!
Веки ребёнка смежились сами собой, и Уна понесла его наверх уже почти спящим.
— Можешь пойти вместе с Уной! — предложила Луиза Тео, и тот не преминул воспользоваться столь благоприятным предлогом, чтобы исчезнуть из гостиной.
Остальные семь человек остались сидеть за столом. Снова наполнили чашки кофе, подрезали торта. Общий разговор перешёл в частные беседы между сидящими рядом.
— Сегодня Дафния выглядит счастливой, — говорит Изабель.
— Она и счастлива! — отвечает ей Джек.
Они оба смотрят на дочь, которая всё еще продолжает начатый разговор с Луизой. Свечи в цветочных горшках медленно догорают и тают, время от времени вспыхивая неярким светом и отбрасывая причудливые тени по углам комнаты.
— А как ты? — спрашивает Джек, поворачиваясь всем корпусом к своей бывшей жене. — Ты сама счастлива?
Изабель бросает на него удивлённый взгляд.
Она молчит. Он ждёт. Время идёт. Она слегка наклоняет голову набок, обдумывая, что ей сказать в ответ.
— Пожалуй, да! — говорит она после некоторой паузы и добавляет. — Я вполне счастлива. — Потом издаёт короткий смешок. — Даже больше, чем я того заслуживаю! — Следует ещё одна короткая пауза, не вызывающая, впрочем, никакой неловкости у собеседников. — А что скажешь про себя, Джек?
Он улыбается, глядя в свою чашку с кофе.
— У меня всё в порядке! В полном порядке, — отвечает он, тоже немного помолчав. — Я рад, что у нас всё более или менее наладилось… У нас с тобой, я имею в виду. Вот сидим, разговариваем… Это хорошо!
— Да! Я тоже рада этому…
Когда-то, много лет тому назад, она сама сломала свою супружескую жизнь с этим человеком. Но сейчас она много старше и много мудрее. Ведь всё в их семейной жизни могло сложиться совсем иначе, если бы она дала шанс им обоим. И конец у их истории мог бы быть совсем другим. Если бы тогда она умела больше ценить то, что уже имела! А не рвалась куда-то за несбыточным…
— Почему бы нам вместе где-нибудь не пообедать? — неожиданно предлагает ей Джек. — Или просто выпить по чашечке чая. Только ты и я… Вспомним, так сказать, старые добрые времена…
— Хорошая мысль!
Только ты и я! Конечно, он не имел в виду ничего такого. Но ведь они по-прежнему остаются родителями Дафнии. У них есть общие точки соприкосновения, это естественно. Джек настроен дружелюбно. Кажется, он намеренно оставляет свои двери открытыми. И ей тоже приятно его общество. Если честно, ей нравится быть рядом с ним. А почему бы и нет? Но ничего такого!
И всё равно она обязательно наденет свой голубой брючный костюм, когда отправится пить вместе с ним чай. Голубое ей идёт, и она всегда чувствует себя превосходно в этом наряде.
— Моя точка зрения неизменна, — констатирует Луиза. — Люди и собаки не должны спать вместе! Вся кровать в шерсти! Фи! Это же негигиенично!
— У тебя очень строгая сестра, — жалуется Джордж Тому. — Я бы даже сказал, суровая! Неужели вы никогда не держали дома никакой живности? Всяких там щенков или котят…
— У нас был кот, — Том поворачивается к Луизе. — Ты помнишь нашего Сисси?
— Ещё бы! Он ведь уничтожал всё вокруг, что движется! Просто терминатор какой-то…
— Так Сисси — это кот, а не кошка? Вау! Вашего терминатора звали Сисси?
— Ну да! Сисси — это сокращённо, а полное имя этого котяры-убийцы было Сизифус. У него была смертельная хватка. — Том снова поворачивается к сестре. — Ты помнишь, Лу, как он лихо разделался с маленькими ежатами?
— А то! А сколько бедных птичек он слопал! От него нигде невозможно было укрыться. А уж как он терроризировал маленького собачонку по соседству. Тот при виде Сисси готов был улепётывать на самый край света.
Джордж улыбается во весь рот.
— Предлагаю и нам обзавестись таким Сисси. Пусть тоже наводит страх на всех соседей. Как думаешь, Луиза?
Луиза смотрит на него строгим взглядом.
— Никаких Сисси! Хватит с вас пока и Боба!
Все по очереди бросают умиленные взгляды на спящий комочек под батареей. Любимый щенок Джоша!
— Боб! — роняет задумчивым голосом Том. И все трое смеются.
Чужой смех всегда заразителен. Восседая по левую руку от Тома, Мо пытается изобразить на лице слабую улыбку. Но чувствует, что получилась кривобокая гримаса. После семидесяти шести лет почти безупречной службы её тело, точнее, половина её тела, категорически отказывается ей повиноваться, решила выйти на полный покой.
«Не шевелись!» — кричала ей Марта, когда всё это случилось, и Мо поняла, что язык её не слушается, и она издаёт какие-то нечленораздельные звуки вместо слов. Вся левая сторона вдруг омертвела, всё перед глазами поплыло, и она рухнула на пол. А ведь только что поднялась со стула, чтобы выйти на улицу и выкурить свою обычную сигарету.
«Не шевелись! — снова повторила ей Марта и крикнула кому-то через плечо: — „Скорую“! Быстро!»
«Лежи спокойно! — снова обратилась она к Мо и взяла её за руку. За левую руку, ту, которая вдруг стала совершенно бесполезной и ненужной. — И не смей разговаривать!» — строго прикрикнула Марта, когда Мо попыталась выдавить из себя несколько слов, сказать ей, что хочет подняться с пола. Но вместо слов из её горла вырвались какие-то нечленораздельные звуки, в которых не было ничего даже отдалённо похожего на слова. Да и рот… рот её тоже стал чужим. И тоже отказывался повиноваться ей. «Лежи спокойно, и всё! „Скорая“ прибудет с минуты на минуту!»
Кто-то что-то подложил ей под голову. Кто-то снял с её ног башмаки, расстегнул верхние пуговички на блузке. Сверху набросили одеяло, от которого пахло плесенью и перегнившей листвой. Марта, стоя на коленях, непрерывно массировала ей руку, мяла её, словно тесто. «Всё будет хорошо! — повторяла она как заведённая. — Сейчас тебе окажут помощь! И всё будет хорошо! Только не волнуйся, пожалуйста!»
Вбежала Гретта, глянула на Мо сверху вниз… Лицо у Гретты было испуганное. Она спросила, что случилось, но Марта рявкнула на неё таким тоном, что женщину как ветром сдуло. Вся левая часть тела отнялась, и Мо не чувствовала её совсем. Словно кто-то взял и разрезал её туловище пополам. В голове стоял страшный шум, не прекращающийся ни на секунду барабанный бой, словно тысячи барабанщиков задавали кому-то неизвестному только ему ведомый ритм. Марта крикнула, чтобы им принесли влажные салфетки, и вытерла подбородок Мо. «Всё обойдётся, Мо! „Скорая“ уже в пути. Они вот-вот будут здесь!»
А потом послышался вой сирены, под этот вой её и доставили в больницу. Куда-то везли на носилках, мелькали потолки вверху, яркий свет бил прямо в глаза, громкие голоса, чьи-то незнакомые лица склоняются над нею, задают вопросы, на которые она не может ответить. Анализы, рентген, ещё что-то, и всё время твердят одно и то же: «Не двигайтесь, Мо! Не пытайтесь говорить, Мо! Просто лежите спокойно! Здесь чувствуете что-нибудь? А здесь? А здесь…» Незнакомые люди в голубых костюмах, белых халатах, и все называют её Мо. Белые простыни, гора подушек. «Выпейте вот это, Мо! — капля по капле, вытекают слёзы из глаз и падают на белую простынь. — Не плачьте, Мо! С вами всё будет в порядке!»
