Книга Изменницы - Элизабет Фримантл
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ознакомительная версия. Доступно 24 страниц из 116
Когда Тома снова забрали у меня и унесли, я сидела и смотрела на тарелку с едой. Остатками сыра, кусками мяса, сала, сладостями. В животе у меня все переворачивалось. И только хлебец – белый, чистый, сухой – казался мне чистым и нетронутым. Я отломила горбушку, завернула в салфетку и спрятала хлебец под подушку.
Вернулась одна из прислужниц с коробкой свечей; она поставила их в канделябры, зажгла и ушла. Свечи шипели и мерцали; от них пахло коровьим жиром – дядя Джон прислал мне сальные свечи, наверное, не хотел напрасно тратить на опозоренную племянницу дорогие восковые. Вонь проникала во все поры моей кожи. Я задула свечи, легла на кровать и стала следить за тем, как сгущается сумрак, слушала, как ветки дерева скребут по стеклу. Грехи, как тяжелый груз, лежали у меня в желудке.
Я проснулась, потому что услышала, как Джейн окликнул меня: «Кэтрин, я здесь!» – я почувствовала, как меня коснулась рука, а потом увидела мерцание, которое делалось ярче, таким ярким, что я боялась ослепнуть; в ярком свете увидела рану, а над раной тело с пронзенными руками, кровоточащее, и глаза, которые источают любовь. Я целовала эти руки, эту рану, прижималась лицом к телу, к плоти и снова слышала внутри себя голос: «Кэтрин, благословляю хлеб твой для тебя, ибо он станет моей плотью, и ты можешь есть без греха». Миг – и все исчезло.
* * *
– У меня есть новости о Гертфорде, – сдавленным голосом произнес дядя Джон. – Он сейчас в Хенуорте с Бошаном. Оба они в добром здравии. Вот что они вам прислали. – Я раскрыла протянутую им книгу и увидела стихи, которые мы с Гертфордом когда-то читали друг другу.
– А письмо? – Я смотрела на дядю. За тот месяц, что я провела в его замке, мы с ним почти не разговаривали. И не потому, что он не хотел. Похоже, я разучилась общаться с людьми.
Поскольку дядя Джон не ответил, я пришла к выводу, что письмо прилагалось к книге.
– Я беспокоюсь за тебя, – сказал он, не отвечая на мой вопрос. – Ты ничего не ешь.
Немного я все-таки ем; хотя бы для того, чтобы видеть моего сына.
– Я ем, – пробормотала я, думая о запасе хлеба у меня под подушкой. Хлеб – единственное, что не наполняет меня грехом.
– Недостаточно. – Дядя начал мерить комнату шагами. – Я не позволяю тебе видеться с сыном только для того, чтобы ты ела. Не хочу, чтобы ты заморила себя голодом.
Я не отвечала, но предполагала, что так оно и есть.
Какое-то время мы оба молчали; наконец дядя снова подал голос:
– От королевы пока ни слова.
Он хотел сказать, что королева меня не простила. Я знала, она никогда меня не простит. Но дядя Джон боялся лишиться ее милости – это ясно написано у него на лице. Он боялся, как бы Елизавета не решила, что ему не удалось склонить меня к раскаянию. Дядю можно понять: на моем примере он видел, что бывает с теми, кто лишается благорасположения королевы.
– Напишите Гертфорду, – велел он. – Только один раз. Я позабочусь, чтобы ваше письмо дошло до него. – Я различила в его голосе снисходительные нотки. Он указал на стол у окна, где лежали бумага и чернила. – Я пока оставлю вас.
Я смотрела в окно. В парке пасся олень. Вдали виднелось озеро, плоское, как серебряный шиллинг. Я думала о сестре – где-то она, – а потом о муже, которого отправили в дом его матери. Вспомнила, как герцогиня не любит меня. Старалась представить в Хенуорте своего маленького Бича, который носится по длинным коридорам; после него смутно вспомнила Юнону. Мне трудно представить себе Бича в старинном замке – и в крепких руках герцогини. Начала писать, и слова полились из меня потоком:
«Мой дражайший супруг, весть о вашем добром здравии доставила мне немалую радость. Прошу Господа даровать вам силу, что, я уверена, он исполнит. В нынешнее прискорбное время ничто не способно больше утешить нас в нашей горестной разлуке, чем спрашивать, слышать и знать о здоровье друг друга. Хотя недавно мне нездоровилось, сейчас, благодарение Богу, со мной все хорошо. Тоскую по вас, как, знаю, и вы по мне, о том веселом времени, когда мы с вами и нашими мальчиками были в Тауэре…»
Поспешно вытерла лицо платком, чтобы слезы не капали в чернила. Не хотела показывать ему, что я страдаю.
Левина
Прошел целый год после эпидемии чумы, а лондонцы только начинают приходить в себя. На улицах по-прежнему толпы чумазых сирот. Они протягивают руки к прохожим в надежде, что кто-нибудь сжалится над ними и бросит им монету или кусок хлеба. Половина ювелирных мастерских в Чипсайде заколочена; то же самое касается лавок торговцев сукном и других поставщиков, которых раньше было великое множество. Умер купец, который поставлял Левине пигменты; чума унесла всю его семью, как и семью торговца веленевой бумагой, теперь дело кое-как пыталась наладить его жена. Зато рынок в Смитфилде снова процветал, пусть там уже и не видно многих знакомых лиц.
Левина остановилась у первого лотка, осмотрела рыбу, разложенную на козлах, попросила торговца положить в корзину несколько горстей кильки. Отсчитала монеты, передала их, оставила сдачу торговцу и пошла дальше, к лотку с птицей. Обычно покупки делала ее служанка, но сегодня Левине хотелось приготовить нечто особенное: Георг возвращался домой. Его первое письмо пришло месяц назад; он просил у нее прощения. «А как же Лотте?» – задала вопрос Левина в ответном письме. Георг назвал свой роман «ужасной ошибкой, о которой я буду сожалеть до конца моих дней». «Возвращайся, – ответила Левина, – и мы не будем вспоминать о том, что было». В постскриптуме она добавила: «Все мы совершаем ошибки». Прошло три года; времени на то, чтобы все обдумать, было более чем достаточно. Она может выбрать, что ей делать, – жить дальше, злясь на отсутствие мужа, или радоваться его скорому возвращению. Она выбрала последнее – жизнь и без того тяжела и коротка.
По ее подсчетам, корабль пристанет к берегу после обеда. Она поспешила домой с припасами, чувствуя, как в ней нарастает радостное волнение. У дверей кухни ее встретила Эллен.
– К вам гость. – Она кивнула в сторону двери холла. – Из дворца.
У Левины упало сердце. Вести могут быть только дурными.
– Кто он?
– Раньше я его никогда не видела.
– Ты спросила, как его зовут?
Эллен виновато промямлила:
– Меня отвлекли. Заходил мальчик… тот художник, ваш бывший ученик. – Она взяла у Левины корзины с продуктами.
– Что, Хиллиард?! Он-то что хотел?
– Сказал, что уезжает во Францию. Он заходил попрощаться.
– Попрощаться? – Хиллиард не разговаривал с ней целых два года, после того случая, когда они поссорились из-за копий, сделанных им с ее миниатюры.
– Он просил прощения и велел вам передать, что вы были правы. Сказал, вы знаете, что он имеет в виду.
Левина пожалела, что Хиллиард не застал ее и она не могла лично принять его извинения; ей бы тоже хотелось извиниться перед ним. Она тогда вспылила не только из-за Кэтрин; ее злость была вызвана и завистью. Она ведь еще тогда понимала, что Николас рисует лучше. Наверное, во Франции он будет учиться у Франсуа Клуэ. Он всегда этого хотел. Он восхищался работами Клуэ гораздо больше, чем ее миниатюрами. Под крылом Клуэ мальчик расцветет.
Ознакомительная версия. Доступно 24 страниц из 116
Внимание!
Сайт сохраняет куки вашего браузера. Вы сможете в любой момент сделать закладку и продолжить прочтение книги «Изменницы - Элизабет Фримантл», после закрытия браузера.