Ознакомительная версия. Доступно 22 страниц из 110
Глупо, непростительно глупо было так вот бездельно и бездумно торчать на виду у ворогов… а только вороги-то ни единым взглядом не снизошли подарить внезапно объявившихся пришлецов. Или это притворство? Боги, да какая теперь-то разница?! Видят — не видят, глупость — не глупость… Что ни делай, что ни делайся теперь — безразлично. Потому что вон она, твоя судьба. Там, впереди. На вдавившемся в широкое ленивое тело реки тупорылом травянистом мысу. Возле крутобокого кургана с ветхим каменным идолищем на плоской вершине. Точней, не возле кургана, а вкруг него. Вокруг подножия, изморщиненного да обезображенного шрамами промоин, желваками оползней…
Ржавый хоровод.
Неторопливый.
Безостановочный.
Тугое вервие, сплетенное из человекоподобных чудищ в просторных ржавых одеждах, — вервие, обвившееся вкруг подножья невесть чьей прадавней могилы; ржавый великанский змий, впившийся в собственный хвост и оттого сделавшийся бесконечным, вечным. И слитное могучее пение, умудряющееся быть заунывным и прекрасным одновременно; подобное журчанью огромного водоворота, который манит, который затягивает — неторопливо, неотвратимо, непобедимо…
Нет. Пение, журчание… Нет.
Хруст.
Гуд и хруст огромного жернова, хруст самого времени, перемалываемого тяжкой безостановочной ржавостью, которая способна бесстрастно и властно подминать, давить, истирать что угодно — тела, жизни, миры…
А надо всем этим — небо. Окровавленное, измученное до тупого равнодушия ко всему, даже к собственному страданию; и далеко на западе терзает, полосует его стремительными когтями молний немая, полузадохнувшаяся от злобы гроза…
И откуда-то оттуда, из набухшей гнойною кровью щели виднокрая, нет-нет да и приносится гулкий тягучий зов, в котором волчья тоска перемешана со злобной человеческой радостью…
Судьба.
Твоя и твоих.
Всех тех, кто с тобою. Всех.
Будь ты проклят, будь ты до скону веков трижды по многажды проклят — ты, велелукавый старик, помешавший вятичу Мечнику обездолить Векшу… Векш… спутников своих обездолить в дележе этой судьбы!
Кудеслав тряхнул головой, словно бы надеясь вытряхнуть из нее гнев, обиду и что-то еще, чему он названья вовсе не знал, да и знать не хотел. Вот только сбыться этим надеждам не судилось. Злость на волхва, к примеру, вытряслась лишь отчасти и вполне ощутимо: словами.
— Ну, где же твой премудрый учитель? Чего молчит? Кликни уж его, что ли, — пускай явит нам великую свою мудрость… леший его заешь…
Не ждал, никак не ждал вятич, что жена откликнется на его бранчливое ворчанье, и говорил-то он больше для себя, чем для нее, а потому вздрогнул и растерянно оглянулся, когда услыхал позади сорванный Векшин голос:
— Я зову. Я зову-зову, а он… Может, вздремнулось ему?
— Самое время…
Кудеслав не договорил. Что-то изменилось, что-то малоприметное, однако показавшееся очень важным возникло, появилось вокруг…
Вроде бы над их головами стлалось все то же низкое косматое небо, и все так же сочился с него липкий свет, пахнущий мертвым гнилым железом… На небе этом не было и не могло оказаться лика светозарного бога, а потому на земле не было, не могло оказаться теней, как не бывает их в мутнооблачные дни предненастий…
Да, теней не было. Прежде. А теперь они вдруг возникли.
Покуда еще бледные, дрожащие, боящиеся всех и всего остроконечные язычки бурой мглы выползали из-под ног, из-под древесных корней… Сразу стало заметно, что ровная луговина, отделяющая лес от древнего могилища с каменным истуканом на вершине и со слитной вервеницей чудищ вкруг подножия, — что луговина эта не такая уж ровная и не такая уж луговина. Похоже, недаром опушка казалась неестественно ровной, похоже, когда-то давно сводили здесь чащу-матушку (так ловко да тщательно, что по сию пору не сумела она оправиться и возвратить себе отнятую землю). Низкая луговая трава прятала в себе множество истлевающих пней да отрухлявелых, вросших в землю коряг — и теперь спрятанное обозначало себя зачатками робких прозрачных теней.
Тени тянулись к кургану.
Все.
Как будто часть леса и мыс охватило громадное разгорающееся огненное колесо, осью коего был курган.
Догадка эта показалась настолько не подлежащей сомнению, что Кудеслав мимо воли завертел головой, высматривая таинственное световое окружье.
И тут же напрочь забыл о нем, потому что запнулся взглядом о Мысь.
Издельное подобье Горютиной дочери мерно покачивалось в лад с несущимся от могилища стройным пением ржавых, а глаза девчонкины… Ослюдянелые, неживые, они пугали бездонностью открывшейся в них пустоты. Пустоты, среди которой вздрагивали и разрастались мутно-бурые сполохи.
Издельное подобие вспомнило, кому обязано плотью и живым дыханием. Верней, память обрели именно плоть и дыхание. Собственную память, отличную от памяти разума. И рвались теперь к тому, из чего были сотворены. К СВОИМ.
Перехватив тревожный Мечников взгляд, подлинная Горютина дочь шагнула к Мыси, замерла на миг и вдруг, изо всех сил размахнувшись, ударила бывшую златую богиню в лицо стиснутым до белизны кулачком. Кулачком крепким и острым, как косулье копытце.
Мысь шатнулась, скрючилась было, прижав ладони ко рту, но тут же отдернула руки, выпрямилась и просипела, еле шевеля расквашенными губами:
— Еще!
Векша ударила еще раз (как показалось Кудеславу — не без удовольствия) и замахнулась вновь, но Мысь торопливо взвизгнула:
— Хватит! — Она осторожно потрогала вздутые кровоточащие губы, стремительно заплывающий глаз и всхлипнула. — Ишь, расходилась…
— Отпустило? — спокойно спросила Векша, потирая кулак.
— Да. — Мысь шмыгнула носом, отодвинулась на шаг-другой. — Ты, ежели меня вновь скрутит, больше не бес… об… об-беспокои-ой!-вай!-вайся. Я теперь и сама… твоими стараниями. Теперь мне лишь губу облизнуть аль сощуриться — враз голова просветлеет… потому как искры из глаз… — Она снова шмыгнула носом. — А знаешь, от того наважденья и прок был. Толи вспомнить выпала удача, то ли понять…
Мечник перестал слушать.
Вот он, значит, каков, этот перекат, этот путь с берега на берег Время-реки…
Небо над вершиной холма-могилы проседало, словно бы норовя вырастить из себя опрокинутое отраженье земного кургана. Мохнатая грязно-рыжая воронка отвисала все ниже, все ощутимей и быстрее закручивалась подобно непомерному, вывернутому наизнанку водовороту. Ее нацеленное вниз острие уже почти касалось головы зализанного ветрами идола, и уже несколько человекоподобных созданий выломились из верченья ржавого жернова, двинулись вверх по склону могилища, а нездешний напев громчел, креп, а опрокинутая воронка небесного кургана наливалась, вихрилась знакомым светящимся туманом, похожим на грязную седину… Именно туда, к этой всасывающей и сжигающей в себе свет вихревой воронке, ползли удлиняющиеся тени (до чего же нелепо зрелище теней, ползущих к светлому, а не от него!); именно там, у подножия древнего истукана, на вершине земного кургана, под острием вихреватого кургана небесного, вот-вот должно было начаться то, ради помехи чему здесь и ты, Кудеслав Мечник, и те, кто пришел сюда вместе с тобой.
Ознакомительная версия. Доступно 22 страниц из 110
