Он разложил на столе почти все свои сокровища. Пристроив аллигатора с краю, он взял в руки маленькую, изящную резную рамку и печально улыбнулся женщине на снимке. Памела. Памела и ее любимая дочка. Они могли бы быть вместе, если бы этот Стоукс и Донни Бишон не настроили ее против Маркуса… Он с сожалением отставил фотографию в сторону и нашел золотой медальон. Если отдать его Анни, это станет своего рода символом, связующей нитью.
Держа украшение в одной руке, Маркус взял карандаш и коснулся бумаги.
– Я так и знала!
Трудно было вложить в короткие три слова больше осуждения. Несмотря на расслабляющее действие лекарства, Маркус выпрямился и повернулся на звук голоса. У него за спиной стояла мать. Он не слышал, как Долл прошла через спальню, так как был слишком погружен в свои фантазии.
– Мама…
– Я так и знала, – повторила Долл. Она смотрела мимо сына на набросок. – Маркус, только не начинай все сначала.
– Ты не понимаешь, мама, – сын поднялся со стула, все еще держа медальон в руке.
– Я понимаю, что ты смешон! – резко бросила Долл. – Ты думаешь, что эта женщина хочет тебя? Она хочет засадить тебя в тюрьму!
Долл рванулась мимо него и схватила фотографию в рамке. Она так сжала пальцы, что металл впился ей в ладонь, выступила кровь.
– Нет! Мама! Не надо!
Миссис Ренар тяжелым взглядом смотрела на снимок Памелы, ее всю трясло. И вдруг она зарыдала и с силой швырнула рамку через комнату.
– Почему? – закричала она. – Как ты мог это сделать?
– Я не убийца! – выкрикнул в ответ Маркус. Слезы отчаяния жгли ему веки. – Как ты могла такое подумать, мама?
– Лжец! – Долл ударила его по груди ладонью, оставляя на рубашке кровавый след. – Ты убиваешь меня! – Она развернулась и резким жестом смахнула все сокровища Маркуса со стола.
– Мама, не надо! – воскликнул Маркус, перехватывая руку матери, потянувшуюся к портрету.
– Ох, Маркус, Маркус… – Долл провела пальцами по щеке, пятная лицо кровью. – Я тебя не понимаю.
– Да, ты меня не понимаешь! – выкрикнул Ренар. Ему стало больно, мешали швы на скуле. – Я люблю Анни. Ты не можешь меня понять, ты не знаешь, что такое любовь. Уходи! Вон из моей комнаты! Я тебя не звал. Только здесь я могу почувствовать себя свободным от тебя. Вон! Вон!
Маркус все выкрикивал и выкрикивал это слово, кружа по комнате, разбивая попадавшиеся под руку предметы. Он сбросил на пол кукольный дом, и тот разлетелся на кусочки. Ренар представлял, что каждый удар обрушивается на лицо матери, на ее тело, разрушая плоть, ломая кости. Наконец Маркус рухнул на свой рабочий стол и замолотил по нему кулаками, давая выход ярости.
Он долго пробыл в прострации, ничего не видя, глядя в никуда. Когда Маркус оглядел комнату, увиденное ошеломило его. Все было уничтожено, разбито, все его сокровища валялись на полу в ужасном виде. Здесь было его святилище, но сюда вторглась мать и все уничтожила.
Даже не потрудившись поднять упавший стул, Маркус взял ключи и вышел из дома.
Виктор сидел среди обломков и просто бормотал, раскачиваясь из стороны в сторону. В доме было темно и тихо. Значит, все уснули, и их больше не существует. Маркус запретил ему заходить в его Владения, но Маркус спит, и его желания исчезли, словно выключили телевизор. Виктору всегда нравилось приходить сюда и сидеть среди маленьких домиков. Он знал и о том, где брат хранит свои Секретные Вещи, поэтому иногда Виктор открывал Секретную Дверь и брал их, только чтобы потрогать. То, что он знал о Секретной Двери и дотрагивался до Секретных Вещей, а никто другой об этом и не подозревал, возбуждало Виктора, окрашивая все вокруг в красное и белое.
Но сегодня вечером Виктор чувствовал только очень красное. Красные языки все кружились и кружились вокруг него, облизывая и будоража его мозг. Красное, красное, красное. Темнота и свет. Все время по кругу, по кругу, все ближе и ближе.
Виктор пытался найти успокоение в книге Одюбона, но птицы смотрели на него сердито, словно они знали, что происходит у него в голове. Как будто они тоже слышали голоса. Эмоции наполняли его, как вода, захлестывая его своей интенсивностью. Виктор чувствовал, что задыхается. Он и раньше слышал голоса. Они доходили до него сквозь пол его комнаты. Виктору не нравились голоса без лиц, особенно красные. В такие моменты он сидел на кровати, не касаясь ступнями пола, потому что боялся, что голоса могут подняться по пижамным брюкам и пробраться в его тело через прямую кишку.
Виктор дождался, пока голоса ушли. Потом подождал еще немного. Он досчитал до Магического числа три раза по шестнадцать, и только потом вышел из своей спальни. Он спустился во Владения Маркуса, влекомый желанием увидеть лицо, даже если его это расстроит. Иногда с ним такое случалось. Порой он не мог удержаться и колотил кулаком в стену, хотя знал, что будет больно.
Беспорядок, царивший во Владениях Маркуса, огорчил Виктора. Он не выносил сломанных вещей. Вид разбитого стекла или разнесенного в щепки дерева отдавался острой болью в голове. Он чувствовал, что видит каждую разорванную молекулу, ощущает их боль. И все-таки он остался в комнате из-за лица. Виктор закрыл глаза и увидел лицо, потом открыл их и увидел лицо снова. То же самое, такое же, знакомое, и все-таки другое. У него сразу возникло очень красное чувство. Виктор снова закрыл глаза и стал вести счет до Магического числа.
Анни. Она была Другая, но не Другая. Памела, но не Памела. Элейн, но не Элейн. Маска, нет маски. Все, как и раньше, и очень красное.
Виктор раскачивался и стонал, его чувства обострились до крайности. Каждая клетка его тела напряглась, даже его пенис. Он беспокоился, что паника нанесет ему удар и заморозит его, поймав красный цвет в ловушку внутри его тела. И там он будет становиться все сильнее и сильнее, и никто не сможет это остановить.
Виктор поднял руки, коснулся своей любимой маски и стал раскачиваться, по его щекам потекли слезы, пока он смотрел на карандашный набросок Анни Бруссар, сделанный его братом, и на расплывшееся кровавое пятно, испачкавшее ее лицо.
ГЛАВА 41
Ким Янг частенько захаживала в бар «Буду Лаундж». Она работала помощником менеджера в магазине «Быстрая покупка» на улице Дюма в Байу-Бро и полагала, что вполне заслужила пару бутылочек пива после напряженного трудового дня. Кроме того, Айки Кебодо, ее подчиненный, вел себя странно, пах, как корзина с грязным бельем в мужской раздевалке, и на его лице красовалось столько прыщей, что Ким предполагала самое худшее – на днях эта физиономия просто взорвется и разлетится на куски. После восьми часов в компании Айки пиво было наименьшим из того, что она заслуживала.
Поэтому Ким Янг всегда останавливалась в этом баре, чтобы пропустить стаканчик на ночь, когда ее муж Майк работал на буровой в Мексиканском заливе. Они жили в пригороде Лака в чистеньком кирпичном домике с большим двором. Ким и Майк поженились меньше года назад, и молодая женщина уже успела обнаружить, что семейная жизнь весьма напоминает выпуск новостей, где чередуются плохие и хорошие известия. Майк оказался завидным приобретением, но она подолгу оставалась одна, когда муж отправлялся на буровую. Вот и сейчас он был в отъезде и должен был вернуться домой только через неделю.
