* * *
Федор шел сбоку и немного сзади Назарова — Антония. Жалко, что плохо видно выражение его подвижного лица, глаз — не успеешь вовремя заметить, как он реагирует на встречных прохожих.
Спереди их прикрывали Иван Дмитриев и Саша Жуков. С каждым шагом все ближе условное место, но там — никого. Неужели обманул Антоний?
Но вот около углового столба кладбищенской ограды появился какой-то мужчина. Банкир? Нет, проходит мимо не останавливаясь. Да, теперь можно разглядеть, что он слишком стар, спина согнута, ноги шаркают по земле.
Придет Банкир или нет? Слева от места встречи его ждет Гена Шкуратов, с другой стороны — Саранцев и Жора Тыльнер.
Ага, вот появился другой мужчина. Странная у него поза: правая рука на поясе, а левую сунул за пазуху — таким жестом хватаются за больное сердце. Но не левой же рукой? Плотный дядя, кепка немного сдвинута на затылок, виден высокий крепкий лоб с большими залысинами…
Да это же человек, которого так красочно описал Толя Черников! Именно его он видел в тот вечер, когда убили Воронцова, с ним ехал в поезде из Москвы в Питер. Сходятся все приметы. Значит, это и есть Банкир — Николаев?!
Федор хотел подать условный знак, но в этот момент Антоний неожиданно кинулся в сторону, оттолкнув Дмитриева и Жукова. На бегу поднял камень и швырнул его назад. Иван Дмитриев пригнулся, камень пролетел мимо.
Греков рванул из-за пояса наган. Поздно!
Банкир выхватил оружие. Грохнул выстрел, второй. Антоний, словно споткнувшись на бегу, стал оседать на землю, по его груди поползло темное пятно.
Федор выстрелил в ответ, целясь по ногам Банкира. Стукнул наган Гены Шкуратова. Еще раз, еще…
Банкир, стрелявший с двух рук, метнулся было к пролому в заборе, но там, прямо перед ним, пули, выпущенные Геной, выбили из земли комья. Молодец, отрезал ему дорогу!
Федор бросился вперед. Иван Дмитриев наклонился над Антонием, не обращая внимания на выстрелы. Жуков бежал к кладбищу.
— Машину подгоните! — крикнул Иван.
Шофер Василий Чернов быстро подал машину. Хрипевшего Антония уложили на сиденье.
— В лазарет, скорее! — глядя на его сильно побледневшее лицо, приказал подбежавший Тыльнер.
А Банкир шустро бежал вдоль ограды, останавливаясь, стрелял, снова бежал.
— Перекройте ему дорогу к реке! — крикнул Федор. Жуков и Шкуратов побежали в обход, делая широкий полукруг.
Неожиданно Банкир нырнул в узкую щель в кладбищенской ограде, протиснулся, оставляя на прутьях решетки клочья одежды, и, несколько раз, почти не целясь, выстрелив в преследователей, припустился во весь дух по аллее, сбив с ног какую-то старушку с лейкой.
«Хочет выскочить через кладбище в сторону Стрешнева», — понял Федор и бросился к пролому в ограде, через который минуту назад не удалось проскочить Банкиру…
Сердце, казалось, стучало прямо в горле, болезненно сдавливая гортань при каждом ударе; едкий пот заливал глаза, мешая видеть дорогу, волосы под кепкой были совершенно мокрыми, рубаха жарко облепляла тело.
Невроцкий устал и бежал тяжело — ноги с каждым шагом словно все больше и больше наливались свинцом. Наган он бросил — патроны в барабане кончились, а перезаряжать некогда. Спотыкаясь, вставил на бегу новую обойму в кольт, передернул затвор.
Сбоку, из-за поворота аллеи, выскочили двое с оружием в руках. Ротмистр навскидку выстрелил несколько раз. Кажется, попал — один вроде свалился. От ответного выстрела рядом с Невроцким брызнули осколки мрамора — пуля угодила в памятник.
Слава Богу, не в него. Уже немного осталось, совсем немного, и они потеряют след.
Обернувшись, выстрелил еще, заставив преследователя укрыться. Побежал быстрее, решив больше не стрелять, чтобы не выдать себя.
Вот и все. Кладбище позади. Теперь по тропке, через овражек, заросший кустами бузины. Скорее, скорее…
Худощавый мужчина в сером костюме неожиданно вывернулся справа, из кустов, и преградил дорогу.
«Выстрелить? Нет, с ходу сбить, рукоятью кольта врезать по голове, вот он и пригодится, тяжелый кусок железа!»
— Руки! Брось оружие! — мужчина поднял наган, направив его ствол в грудь бывшего жандарма.
«Ах, он сам вооружен. Черт, не увидел сразу в запале. Нет, ты стрелять не будешь, я тебе живой нужен», — и Невроцкий прыгнул вперед.
Жестокий удар, нацеленный в голову, прошел мимо — худощавый ловко увернулся.
Невроцкий, отскочив назад, нажал на курок. Но вместо выстрела раздался сухой щелчок.
«Осечка? Дьявол, кончились патроны! Осталась еще одна обойма, но когда перезарядить? Почему противник не стреляет? Тоже нет патронов или действительно я им так нужен живьем? Ну, тогда держись!»
Бывший ротмистр, поудобнее перехватив увесистый кольт, снова размахнулся. Неожиданно увидел лицо худощавого мужчины совсем рядом со своим. Не успев удивиться, отчего так произошло, почувствовал, как острая боль в солнечном сплетении разом перехватила дыхание, складывая его помимо воли пополам. И тут же словно тупое тяжелое бревно ахнуло в челюсть.
Невроцкого разогнуло от страшного удара в подбородок. Земля у него в глазах повернулась, и ее словно резко выдернули из-под ног…
* * *
Окончательно Алексей Фадеевич пришел в себя только в камере. Тщательно ощупав непослушными, дрожащими пальцами свою челюсть, все еще болевшую от удара, убедился, что она цела. Во рту было горько и сухо, ломило в боку, голова казалась совершенно пустой и странно звонкой.
Словно в тумане, разорванном на клочья порывами ветра, в памяти пронеслись короткая схватка в сыром овражке, заросшем кустами бузины; люди с оружием, которые буквально волокли его к машине; какие-то пустые, тягостные формальности в тюремной канцелярии, где он не понимал из-за непрекращающегося гула в голове даже половины тех слов, что ему говорили. Было только желание, чтобы все наконец оставили его в покое. Потом гулкие лестничные марши, мрачные коридоры, лязг замка на двери камеры, захлопнувшейся за ним так, словно отрубили все, что было до нее.
Он вскочил, как слепой шаря руками по стенам, обошел одиночку, в бессильной злобе царапая штукатурку ногтями. Конец, всему конец! У-у, проклятие!
Скотина Базырев будет и дальше спокойно жить, смотреть на голубое небо, улыбаться красивым женщинам, вкусно есть, в удовольствие пить, сладко спать в нормальной постели. А он, что ждет его? Серое утро, отделение солдат, построенное с винтовками к ноге… Или они делают это по-другому?
Невроцкому захотелось завыть, катаясь по полу, раздирая на себе одежду, исходя в истошном, зверином крике от первобытного страха смерти, которая теперь казалась осязаемой, зримой, подходящей к нему все ближе с каждой минутой.
Ждать, пока чекисты начнут допросы, юлить, изворачиваться, изобретательно и правдоподобно лгать, запутывать следствие? Он это сумеет. Но долго ли? Сколько ему так удастся продержаться? Месяц, три, полгода, а потом? Что потом — последний залп?
